Главный рубильник (сборник)

Малицкий Сергей

– Привет, гуманоид, – сказал робот-собеседник. – Причаливай. Это салон для курящих. Располагайся. Моя будка ничем не хуже остальных.

Неприятности продолжались. Похоже, что у предков были странные представления о комфорте. Только механического болтуна ему не хватало. Он бросил пакет и буклеты на пол, сел на продавленный диван, откинулся назад и закрыл глаза. Несколько часов, и он окажется в другом мире, где сможет забыться. Ужасный день порядком ободрал горло, но он почти уже проглочен. Необходимо все забыть. Ему только тридцать пять лет. С позиций галактического

обывателя еще молодой человек. Крепкий парень с неплохим образованием и недюжинными способностями. Он попытался закрыть глаза и уснуть. Еще немного, и свежий морской воздух ударит в лицо. Все отлично. Все отлично. Все отлично. Ну что еще там?

Оказалось, что следы в виде бесчисленных надписей, наклеек и кнопок видеоглюков можно оставлять не только на стенах, полу и потолке кабины, но и в личности робота-собеседника. Конечно, никакой личности робот-собеседник в себе содержать не мог. Он был электронной игрушкой. Межпространственное движение кабины задавалось при отправлении и происходило в автоматическом режиме. Она двигалась как скоростной лифт. Это сравнение было бы особенно точным, если бы лифт оставался неподвижным, а здания и этажи растворялись и появлялись поочередно вокруг него. Это и есть ноль-пространство. Теперь об этом сказано в любом учебнике? Значит, теперь об этом знают больше. Но тогда считалось именно так.

Во избежание чувства одиночества, клаустрофобии, наконец, символизируя заботу о пассажирах, в старых кабинах еще оставались роботы-собеседники, способные поддерживать беседу, веселить, рассказывать анекдоты, предлагать музыку. Ненавязчивый сервис легко пресекался нажатием на клавишу. Уже тогда он уходил в прошлое. На полке возле приемного окошка такого робота обычно торчал десяток разноцветных стержней, каждый из которых был способен кардинально изменить голос, виртуальный пол, характер и словарный запас электронного собеседника. Вряд ли одним из вариантов мог оказаться образ наглого подростка, не страдающего необходимостью соблюдений правил приличия.

– Э! Не спать! – властно потребовала механическая кукла. – Вот прибудешь в следующее стойло, отоспишься. Я изнываю в одиночестве, а он разлегся и собрался отключиться. Не выйдет.

– Заткнись, – устало сказал он.

– И не подумаю.

– Лучше заткнись, – снова сказал он.

– Чем лучше?

Это начинало заводить. Только механического хамства ему не хватало. По вибрации кабины он понял, что выйти уже не удастся.

– Мне нужно отдохнуть, поэтому я прошу тебя заткнуться, – попросил он, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение.

– Что-то ты не похож на изможденного жизнью, – хихикнул робот.

– Ты меня видишь?

– Да, и имей это в виду, когда захочешь потеребить свой отросток, уж этого я без комментариев не оставлю, – ответил механический собеседник.

– Как тебя зовут? – спросил он, вставая и осматривая полусферический кусок железа, установленный в стене кабины напротив дивана. Все стержни оказались на месте, а в приемное окошко кто-то забил самодельную трубку. Хорошо забил. Расклинил спичками

и обломал вровень с поверхностью. Без штопора нечего и думать ее выковырнуть. Наверное, курсанты резвились. Нет, подумал он сразу, этой железке его из себя не вывести.

– Как тебе нравится. Можешь называть меня – приятель, можешь – парень, но если хочешь, чтобы наша беседа не выходила из интеллигентного русла, тогда имей в виду, что я тебе никакая ни лапочка, и ни дружок, понял?

– Понял.

– Тогда давай знакомиться.

Болезненно заломил затылок.

«Белка, – подумал он. – Как ты могла пить эту дрянь?»

– Имени ты от меня не дождешься.

– Зачем мне твое имя? – спросил робот. – У меня есть свое. И вот ты его от меня точно не услышишь. Ты понял, рыжий?

– Значит, ты меня видишь?

– Во всех спектрах.

– И что я сейчас делаю?

– Стоишь посередине кабины и пялишься на приемное устройство. Не надейся, личность ты мою не изменишь. Процессор вставлен надежно. И не пытайся набрасывать на меня всякие тряпки, все равно не найдешь, где стоят объективы.

– Зачем мне твои объективы?

Вот почему сфера облеплена пластырем.

– Известно зачем, чтобы в уединении обтяпать плотские дела.

– Полное отсутствие воспитания. Ты всегда так себя ведешь? А если в кабине женщина?

– Во-первых, гуманоид, сообщаю, что отсутствие «полным» быть не может. Полным может быть только присутствие. Во-вторых, женщины таким классом не ездят, а если какие-нибудь серенькие конторские мышки и забредают, то предварительно с диспетчером выбирают себе что-нибудь приличное.

– Приличное? – он почувствовал, что сдерживаемая внутри злость ломает последние барьеры, но попытался быть предельно вежливым. – И все же. Предположим, ты нахамил ни курсанту, ни мне, а какой-нибудь даме, даже просто приличному господину. Тебя не беспокоит, что после соответствующей жалобы в первом же порту тебя отправят на перепрограммирование?

– Не беспокоит. Перепрограммирование мне не грозит. В лучшем случае считывание базы данных для наполнения очередной железки. Скорее всего, меня отправят в утиль, и я закончу свое существование вместе с этой жестянкой на свалке.

– Не рассчитывай. Свалок не существует. Сейчас отходы дезинтегрируются в атомы легких элементов, которые затем используются для обеспечения потребностей федерации.

– Тем лучше. Меньше переливаний из пустого в порожнее. Единственное, к чему я отношусь с опаской, это реинкарнация.

– Что?

– Перерождение. Переселение душ. Ты разве не слышал, что автомат может в следующем воплощении стать человеком? Не хотел бы я воплотиться в такое жалкое биологическое существо. Мое сегодняшнее состояние – это почти существование чистого разума. Единственные ограничения в отсутствии подключения к общим информационным базам и невозможности самостоятельного передвижения. Но попытка увязать свое я с нелепой белковой оболочкой – это тупиковый путь развития. Другое дело, какой – нибудь серьезный аппарат с достаточными возможностями.