Главный рубильник (сборник)
Шрифт:
– Подожди шуметь-то, батя.
Иван растерянно взял из рук деда лампочку со странным круглым отверстием в колбе, искривленный градусник.
– Ой! – прижала ладонь к губам жена. – Ртути нет!
– Подожди, – отмахнулся Иван. – Градусник-то не разбит. Кривой какой-то. В костре он его жег, что ли? Так и копоти нет… Митька! Митька.
Сынишка сидел на кроватке и растерянно ощупывал шортики. Глаза его были полны слез.
– Митька! Что случилось?
– Шарика нет. Человечка нет, – горько прошептал Митька и вдруг спрыгнул с кровати, зашлепал босыми ногами по полу, толкнул дверь, выскочил на крыльцо.
Иван, опережая жену, поспешил следом. За лестницу. За тополь. За столб. Мимо кучи песка. Мимо сирени. Мимо крапивы. К забору. Четыре штакетины сломаны, почернели на
– Не надо меня в угол, – пробурчал недовольно Митька. – Я еще зубы не чистил. И не завтракал. И домой не надо загонять. Давай лучше в кино сходим. И мамку возьмем…
2005 год
Билет в чудесную страну
Луис почти не говорил по-английски. Я ненавидел его обрюзгшее лицо, выпученные глаза и гнилые зубы. Все это довершалось отвратительным запахом. У него была дырка в животе, и моча через резиновую трубку текла в подвешенную бутылку. Вряд ли он своевременно опустошал ее. Вонь так и шибала в нос, стоило подойти ближе, чем на пять шагов. Кроме того у него была сломана спина, поэтому все, что находилось выше пояса – было мексиканское дерьмо. А все, что ниже пояса – мертвое мексиканское дерьмо. Он сидел в старом инвалидном кресле и смотрел телевизор. В одиночестве. Целыми днями. Что ему еще было делать здесь, в Лаура Лисаррага, грязной тихуанской тюрьме почти в середине двадцать первого века, за два часа до обеденного перерыва, пока вся тюремная мерзость занималась плетением дешевых тростниковых циновок? Все, кроме него – инвалида, и меня – жалкого тюремного отброса. Смертная казнь отменена, эвтаназия вне закона. Да он и не хотел умирать. Жажды жизни, которая била из этого полутрупа, хватило бы на десять, таких как я.
Он щелкал пультом, на котором пальцами сотен заключенных были стерты номера каналов, попадал на эту новомодную книжную рекламу и то и дело пытался бросить пультом в экран. Я знал испанский, но не понимал тех грязных ругательств, которые он изрыгал при этом.
– Убить! – прохрипел он в тот день. – Убить всех этих бумагомарак! Всех этих сочинителей и словоплетов!
Я бросил мокрую тряпку на пол, доковылял до телевизора, поднял пульт и подал его Луису. Глаза стали слезиться от аммиака, но отойти не удалось. Он поймал меня за рукав, перехватил стальными пальцами запястье, притянул к себе и, перебивая запах мочи отвратительным запахом изо рта, прошептал:
– Что ты забыл здесь, гринго? Чего тебе не сиделось в Сан-Диего? Захотел получить приключений на свою белую задницу? Ну, так ты их получил! Тебе понравилось?
Я знал, что он убил двадцать человек или больше, и будет сидеть в этом кресле, пока не сгниет заживо. Но я знал, что и мне придется провести здесь же еще не один год. Наверное, было бы лучше, если бы эти стальные пальцы сомкнулись на моем горле. Ах, если бы два года назад курьер прибыл к месту встречи, если бы я не поехал за ним в Тихуану, и не соблазнился дозой на грязном тихуанском рынке…
– Чем тебе досадили книги? – заскулил я, вырываясь из его рук. – Они вновь перестали быть редкостью! Теперь они всюду!
– Двадцать долларов, гринго! – прохрипел Луис. – Когда мне было столько лет, как тебе сейчас, я решил научиться читать, и отнес в школу для таких как я двадцать долларов, и ничего не получил взамен! Они сказали, что я слишком туп, чтобы прочитать хоть слово!
Если бы курьер прибыл к месту встречи! Если бы этот очкастый Билли со шрамом на переносице от клюшки для гольфа прибыл к месту встречи, я не попал бы в Тихуану,
– Зачем тебе была нужна грамота? – прокричал я, выкрутившись и оказавшись в недосягаемости.
Он медленно повернул голову в мою сторону, смерил взглядом, с шумом набрал полный рот соплей и выплюнул их на только что вымытый пол. С каким удовольствием я смял бы жестяное ведро о его голову!
– Я хотел прочитать хоть одну книгу, – закашлялся Луис. – Я люблю кино, любил играть в компьютерные игры, но больше всего я хотел прочитать хоть одну книгу. Ты видел эту рекламу? Ты видел эту рекламу о новых книгах? О настоящих книгах, изданных на бумаге? Ты знаешь, чем отличается настоящая книга от кино и от игр? Картинка образуется вот здесь!
Луис постучал себя по голове, после чего почти ткнул себя пальцами в глаза и снова постучал по голове.
– Вот здесь! Не здесь, не в глазах, а прямо в чертовой башке! Но эти гринго сказали, что я не способен. Они сказали, что я – дерьмо. Что они потратили на меня неделю, но я не продвинулся ни на шаг.
– Зачем тебе даже настоящие книги? – спросил я его, стараясь вложить издевку в дрожащий голос. – Ты сгниешь тут заживо с ними или без них!
– Я не попал бы сюда, если бы умел читать, – ответил Луис.
Он смотрел зло, но в тот день словно видел меня впервые.
– Я не попал бы сюда, – повторил Луис, отправляя на пол следующую порцию соплей. – Дон отбирал на дело только тех, кто неграмотен. Это было главным условием. Тогда я еще не знал почему и радовался, что попал на дело. Тут в стороне от границы есть маленькая гостиница. Два этажа. Дон сказал, что там будет ночевать курьер. Он вез партию нового наркотика через границу. Дон сказал, что это очень сильное средство. Новый наркотик, который трудно обнаружить, который пропускает таможня, и который действует сильнее героина. Он стоил так дорого, что небольшая сумка с этим наркотиком могла обеспечить человека деньгами до конца его дней. У каждого из нас мелькнула мысль, что неплохо было бы взять эту партию и исчезнуть. Но каждый знал, что эту мысль лучше оставить при себе. Только Сальвадор не думал об этом. Он всегда думал только о бабах. Даже возвратившись от шлюхи, он мог запереться в туалете и дрочить не менее часа. Он сказал, что слышал, будто тот, кто попробует этот наркотик хоть раз, подсаживается на него навсегда. Но еще он сказал, что если принять слишком большую дозу его, человек улетает! Он попадает в чудесную страну! Время останавливается для него! Времени для него не существует! Смерть не страшна ему!
Луис вновь натужно закашлялся, моча из бутылки выплеснулась на пол, сопли повисли на мясистой губе. Рассказывай, рассказывай, грязный чикано, – подумал я про себя. – Мне, у которого ломка начинается при одной мысли о возможной дозе. Пусть даже старого наркотика.
– Мы вошли в ту гостиницу ночью. Сальвадор включил глушилку сотовой связи. Педро встал на дверях. Антонио и Родриго должны были убивать всех, кто попытается выпрыгнуть из окон. Мы с Сальвадором вошли внутрь. У нас не было ничего, ни примет курьера, ни того, как выглядит этот наркотик. Нас это не пугало. Когда относишься к человеку как к куску мяса, он становится очень разговорчивым. Первым, кто нам попался, был хозяин. Он сидел возле стойки. Наверное, было что-то в лице Сальвадора, отчего хозяин не стал предлагать нам номер. Он попытался закричать, но не успел. Сальвадор очень ловко управлялся с мачете. Он перерубил ему глотку. Только гортань. Этого было достаточно. Хозяин просто захлебнулся в собственной крови. Я остался у трупа, а Сальвадор нырнул в комнатушку за стойкой. Судя по звукам, похожим на те, которые бывают на рынке, когда мясник рубит тушу свиньи на части, хозяйка отправилась вслед за своим мужем. Затем Сальвадор выглянул и прошипел, что в дальней комнате спит хозяйская дочка. Иди, – сказал он мне, – начинай без меня, я порезвлюсь тут немного. И я пошел.