Глаза ворона
Шрифт:
Но именно Токе предложил развить приносящую успех тактику и сознательно сражаться вместе, как боевое звено, — на тренировках и, когда придет время, в Минере. «Семерка» приняла идею с большим энтузиазмом: к этому времени стало уже очевидно, что как воины они неплохо дополняют друг друга; к тому же всегда отрадно знать, что тебя окружают братья (и сестра), на которых можно положиться. Честно говоря, у самого Токе были сомнения относительно надежности двух членов «семерки», но он не спешил делиться своими мыслями с остальными. Больше всего его беспокоил Тач. Несмотря на поддержку товарищей, настроение Элиаса в дни, последовавшие за смертью Буюка, могло характеризоваться как мрачное или очень мрачное. После своей
Вторым источником беспокойства Токе был Кай. У «семерки» не было никакой возможности посвятить запертого в карцере товарища в их стратегические планы, более того, он не подозревал о самом существовании маленького союза. Если каким-то чудом Слепой переживет первый поединок, захочет ли он быть частью их затеи? Смогут ли они положиться на того, о ком им по-настоящему ничего не известно, кто уже однажды обманул доверие разделивших с ним воду людей, кто струсил, сдался, бросил оружие… Не в силах больше держать свои сомнения внутри себя, Токе как-то осторожно спросил Аркона:
— Скажи, после рассказанного Дженсом… Ты никогда не задавался вопросом, почему Кай и его господин наврали всем тогда в пустыне, что они — заставцы? Не размышлял о том, кто и откуда они на самом деле, и что за дело у них было посреди Холодных Песков?
— Конечно, задавался и размышлял, — признался Аркон и вдруг, положив Токе руку на плечо, заглянул ему в глаза. — Только знаешь что? У меня от этих размышлений голова разболелась, а спросить самого Кая я не успел. А ты?
— Что я?
— А ты успел?
Горец отвел взгляд.
— Помнишь, что сказал Яра? — продолжил Аркон, не выпуская его плеча. — В его речах есть иногда здравое зерно, хотя его порой трудно выкопать из той кучи дерьма, которую старикан обычно на нас вываливает. Так вот, он однажды сказал: «Ваше прошлое, каким бы оно ни было, не имеет значения. Кем бы вы ни были раньше, воин или раб, аристократ или вор, все вы теперь — равные, братья-гладиаторы. Вы — одна семья». Мы все принесли нашу клятву, Токе. Не давай прошлому преследовать тебя. Не давай тому, что ты не знаешьо Кае, разрушить дружбу, которая выросла из того, что ты о нем знаешь.
— Я думал, что знал! — горько поправил Токе.
Аркон вздохнул:
— Просто подумай над моими словами, ладно? — и выпустил наконец плечо Токе на волю.
Был день грифа, последний накануне Больших Игр. После утренних тренировок гладиаторов отвели в термы, где они провели несколько расслабляющих часов в теплой воде и умелых руках массажистов. По традиции вечером школа давала открытый ужин. За обильным столом к воинам и докторам должны были присоединиться многочисленные гости: местная знать, попечители и спонсоры школы, маклеры и делающие ставки болельщики, женщины, падкие на мускулистые мужские тела. Все они на следующее утро будут на своих местах в Минере, дешевых, на солнцепеке, и дорогих, под тентом. Все они — между фисташками и оранжадом — будут смотреть, как идут на смерть их недавние соседи по столу, и решать, кому из них жить, а кому умирать. Если бы Токе мог отвертеться от участия в ужине, он бы предпочел скоротать вечер в своей каморке: ему казалось, Скавр торопится справить поминки по нему и его еще живым друзьям.
Но зрелище, представшее его взору по возвращении в казармы, заставило Токе широко распахнуть глаза: уж что-что, а меньше всего это напоминало поминки. За время его отсутствия скучный учебный плац преобразился, как по волшебству. Развешанные
Накрытые алыми скатертями столы уже ломились от разнообразных яств, источавших немыслимые ароматы, среди которых Токе с радостью опознал полузабытый запах жареного мяса. Рот Токе наполнился слюной, он шумно сглотнул, но, к счастью, в шумной сутолоке на это никто не обратил внимания. Гладиаторы проталкивались к нарядно украшенным столам, быстро заполняя пустые места и шумно приветствуя знакомых среди гостей. Токе с разинутым ртом следовал в кильватере за широкими спинами Аркона и Бекмеса, то и дело спотыкаясь, потому что глаза его, привыкшие к однообразию казарменной жизни, смотрели куда угодно, только не под ноги. Особенно поразил воображение северянина чудом выросший в центре двора фонтан, извергающий из своих мраморных недр неиссякаемые струи воды, таинственно мерцающие в свете фонариков.
Токе плюхнулся на покрытую мягкими подушками скамью между Тигровой Лилией и Арконом, пожирая глазами женщин в ярких струящихся шелках и менее интересных гостей мужского пола, дефилировавших по двору. Некоторых из них он видел раньше: они заходили в школу, чтобы посмотреть на тренировки или перемолвиться с гладиаторами во время их отдыха. Но большинство было ему совершенно незнакомо. Лилия взяла на себя труд представлять наиболее влиятельных из тех, кого она знала. Токе пытался запомнить безостановочно льющуюся в его правое ухо информацию, одновременно связав ее с определенным лицом, прической или отсутствием таковой, но ему это плохо удавалось: он едва разбирал слова Лилии за рокотом голосов вокруг и звуками начавшего играть оркестра. Кроме того, какое значение имели имена и титулы всех этих людей, которых Токе видел первый и, с учетом завтрашнего события, возможно, последний раз в жизни?
Между тем места за столами заполнились, и все притихли: Скавр открыл вечер торжественной речью. Пока мясник расписывал чудеса мужества, которые завтра продемонстрируют его гладиаторы в Минере, Токе поймал себя на том, что он снова и снова обшаривает взглядом ряды сидящих в поисках снежно-белой макушки. Какая глупость! Он же знает, что Кай лишен всех привилегий и сейчас сидит в темном карцере, а на ужин ему, в лучшем случае, достанутся объедки. При этой мысли аппетит у парня совершенно пропал, и, хотя Лилия заботливо положила самые сочные куски мяса на его тарелку, он к ним так и не притронулся. Товарищи Горца, напротив, уплетали так, что за ушами трещало, а Бекмес к тому же частенько прикладывался к стоящему на столе вину — на этот раз не разведенному водой, а настоящему, темно-рубиновому и крепкому. Токе хотел было последовать примеру охранного, но воспоминание о том единственном случае, когда он был пьян, точнее — по наущению Кая разыгрывал пьяного, наполнило его такой горечью, что она отравила бы вкус самого лучшего вина.
— Почему ты ничего не ешь? — Обеспокоенные зеленые глазищи Лилии неожиданно оказались так близко от лица Токе, что он не мог притвориться, что не расслышал вопрос.
— Э-э… У меня что-то нет аппетита.
— Да у тебя жар! — Лилия скорчила смешную мину и, дотронувшись до его лба, отдернула руку, наигранно тряся кистью. — Смотри, тут же твоя любимая баранина!
— Спасибо, мне правда не хочется, — пробормотал Токе, хмуро глядя в сторону.
Лилия вздохнула, и лицо ее стало серьезным.