Глазами любопытной кошки

Даллал Тамалин

Выглянув за дверь, я задумалась, почему здесь такие широкие тротуары, что даже машины нередко заезжают и паркуются на них. Потом стала глазеть на прохожих. У уйгуров были преимущественно светло-карие и даже голубые глаза. Сросшиеся на переносице брови считались красивыми, но мало кто из женщин был наделен ими от природы, поэтому некоторые подрисовывали их карандашом. Некоторые женщины укутывались плотными шарфами, скрывавшими шею и иногда даже лицо. В Кашгаре часто встречались девушки с квадратиком плотной коричневой вязаной ткани на голове, который закрывал все лицо и глаза. Часто его носили в сочетании с длинным коричневым пальто. Но чаще женщины интерпретировали исламский дресс-код свободнее, закрывая руки нарукавниками, нередко из прозрачной ткани. Платки тоже порой

были прозрачными и открывали волосы и спереди, и сзади. Некоторые женщины носили платья до колен с нейлоновыми гольфами. Наконец, многие молодые девушки, будучи хорошими мусульманками, вовсе не следовали дресс-коду. Взять хотя бы Айнур. Хотя по американским меркам она одевалась строго, обычно она ходила с короткими рукавами и не носила платок. Однако это не уменьшало ее религиозного рвения.

Пока мы ждали, я решила быстро проверить почту. Там я нашла сюрприз. Яцзе, сотрудница аэропорта из Абу-Даби, которой я позвонила в первую очередь, обнаружила мой чемодан в Пакистане и собиралась отправить его в Кашгар следующим рейсом! Я написала ей письмо, умоляя переправить чемодан в Урумчи.

СТРАННЫЙ ПУТЬ ДО УРУМЧИ

В двухэтажном «спальном автобусе» до Урумчи были кровати, хрустящие белые простыни, хромированные перила и телевизоры на обоих этажах.

– Какая-то больница на колесиках, – пожала плечами я.

Подобная чистота ожидала нас только внутри автобуса. Весь день лежать на кровати очень утомительно – и правда как в больнице. Я очень обрадовалась, когда мы остановились позавтракать на пыльной стоянке для грузовиков. Торговцы дынями подвешивали бараньи скелеты, чтобы позже разделать их на косточки; рядом другие люди рубили овощи для острого густого супа, который подавали с пельменями, – синтез китайской и уйгурской уличной кухни. При входе в автобус пассажиры должны были снять обувь и положить ее в целлофановый пакет.

Даже поход в уборную оказался целым приключением. Рано утром у меня заболел живот, мне срочно понадобился туалет. Наконец водитель остановился на въезде в маленький городок и сделал жест «на выход». Ничего похожего на туалет поблизости не было. Какая-то женщина отвела меня к глинобитной хижине, где за низким металлическим заборчиком оказалась куча грязи, а в ней – маленькое углубление, полное нечистот. Затем она сделала свои дела у всех на виду.

За день мы побывали в разных туалетах: и в глубоких ямах, вонь из которых была не столь невыносима, и просто на открытых пространствах, без всяких ям. Я-то думала, что поступила умно, надев сабо, пусть даже на высокой платформе. Я же не знала, что мне придется ковылять по обломкам камней, переступая через кучки разных размеров и клочки туалетной бумаги, белыми цветочками повисшие на облезлых сухих кустах. Мужчины шли в одну сторону, женщины – в другую. Любой проезжающий по шоссе мог нас увидеть, но люди привыкли не смотреть по сторонам.

Мы ехали уже двенадцать часов; люди спали, ели, снимали и надевали обувь, и в автобусе начало неприятно пахнуть. А пейзаж за окном был по большей части пыльным, унылым, голым и серым. Мы миновали сотни гигантских ветряных мельниц, производящих энергию.

В ЦЕНТРЕ СИНЬЦЗЯНА

Проведя двадцать шесть часов в горизонтальном положении, мы прибыли в Урумчи. Этот город прославился тем, что был «самым удаленным от водоема городом в мире». Большой современный город с преимущественно китайским населением, Урумчи также является единственным местом в Синьцзяне, где можно встретить представителей всех тринадцати национальностей, живущих в провинции. Это таджики, тюркские народы, исповедующие ислам, в том числе уйгуры, казахи (некоторые до сих пор ведут жизнь конных кочевников), киргизы, узбеки и исповедующие ислам дунгане (хуэй), которые говорят на мандаринском диалекте.

Один район Урумчи по-прежнему считается уйгурским. Хотя его отделяли от города всего несколько кварталов, контраст был поразительный. Стильные китаянки носили топики с открытыми плечами и юбки любой длины;

стоило очутиться в уйгурском квартале, и внешний вид женщин менялся совершенно. Уйгурские женщины всегда одевались более консервативно, чем их сестры-китаянки. Мужчины носили традиционные квадратные шапочки; женщины покрывали голову и щеголяли в сапожках на платформе, усыпанных драгоценными камнями. В китайском квартале были шикарные бутики; уйгуры отоваривались на уличных лотках и в лабиринтах базаров.

Здесь уйгуры тоже служили приманкой для обеспеченных туристов из крупных городов Восточного Китая. Их толпами высаживали на «международном базаре», которому подошло бы название Уйгурленд. Новое здание было построено в духе сказок Аладдина, с минаретами и куполами. Вдоль открытой площадки выстроились туристические лавки. Раскормленный верблюд в атласных шелках и розах позировал перед камерами, а туристы забирались на него за плату.

Мы встали в очередь рядом с KFCи подземным супермаркетом «Карфур». Здесь продавался традиционный и очень вкусный уйгурский хлеб нан.Лучшего хлеба я нигде не пробовала, хоть этот и был изменен под китайские вкусы и продавался в подарочной коробочке. Туристов было несметное количество, они расталкивали друг друга локтями в очереди и хватали хлеб, швыряя купюры поверх моей головы, – я даже пикнуть не успевала. Один из пекарей, Абдусалам, рассказал, что работает по двенадцать часов в день и ежедневно выпекает от двух тысяч до двух тысяч пятисот лепешек. Другой парень раскатывал тесто за стеклянным окошечком с наклейкой санэпидемслужбы, а затем передавал лепешки Абдусаламу. Тот снова формовал лепешку, окунал ее в смесь молока и кунжута и укладывал на круглый камень, покрытый тряпочкой, при помощи которой лепешки «приклеивались» к покрытой солью стенке глубокой глиняной печи, а печь топили углем. Затем он поддевал каждую лепешку металлической палкой, смазывал расплавленным маслом и возвращал в духовку.

Каждый раз, когда из печки появлялся готовый хлеб, начиналась драка. Обычно я проигрывала. Женщина, что стояла за мной в очереди, схватила целых пять лепешек, а когда за ней ринулась следующая, Абдусалам нарочно положил хлеб чуть подальше. Я вооружилась целлофановым пакетом, и пекарь швырнул в него хлеб прежде, чем женщина успела дотянуться. Я протянула кассиру деньги и зашагала прочь, жуя лепешку.

– В Китае нужно уметь работать локтями, особенно в толпе туристов, – заметила Мелисса.

На противоположной стороне улицы оказалось много нищих: старухи, люди без ног, выставившие на всеобщее обозрение свои обрубки, и инвалиды на деревянных тележках, не способные пошевелиться. Их было видно с туристического рынка, однако возникало ощущение, что они далеко-далеко. Я рассердилась, недоумевая, что же это за «помощь бедным» в стране, по-прежнему утверждающей, что здесь построен коммунизм. Ребенок лет двенадцати, завернутый в больничные бинты, из-под которых проступала больная кожа в шрамах, совершенно потерял человеческий облик, лежа на деревянной тележке. Рядом стояла коробочка для денег. Тротуар кишел людьми, они толкали тележки с товаром и спешили кто куда, а этот очень больной ребенок беспомощно лежал посреди этой суеты – и все для того, чтобы кто-нибудь другой забрал собранную им милостыню в конце дня.

Смеркалось, и мы посмотрели на небо. На уровне третьего этажа на веревке, натянутой между двумя зданиями, канатоходцы показывали свой смертельно опасный спектакль. А внизу, на земле, накрыли роскошный банкет для китайских туристов. Единственной страховкой циркачей стали триста тарелок с лапшой.

По канату ступали мужчина и женщина в традиционных уйгурских нарядах, держа в руках для равновесия длинную палку. Это был невероятно сложный номер; сначала они прошли в одну сторону, затем в другую, после чего сели на шпагат, встали на голову и сделали вид, что падают, но приземлились на веревку, которая оказалась у них между ног. В финале номера женщина села на стул и стала позировать, затейливо изгибаясь, а мужчина проехал по канату на одноколесном велосипеде и станцевал, прыгая по нему.