Гленнкилл
Шрифт:
— Упаси Боже от этого зрелища, — сказала Бесс. — Что они творят с животными! Просто смешно. Но мне нужно там бывать. В целях благотворительности.
У соломенного человечка растрепалась рука. Со стороны казалось, что он держит в руке пучок травы. Тонкие пальцы Бесс привычно стянули пучок соломинкой, и человечек преобразился.
Мапл охватило неприятное чувство, как будто уши были забиты ватой, а оконное стекло между ними и Бесс стало мутным, словно его заволокло туманом. Наконец она поняла, откуда у нее появилось такое чувство: стекло не пропускало запах
— …нерешительный, капризный, — говорила Бесс. — Я этому не верю. Человеческое сердце непостижимо. И оно выбирает либо добро, либо зло.
Овцы были поражены. Прежде Бесс говорила только о «Благой вести» и «добрых делах», а все остальное называла «пустой болтовней». А теперь она занималась той самой «пустой болтовней» и даже не предложила Ребекке свои книжки. В этой ее беззаботности было что-то ягнячье. Она, должно быть, очень взволнована.
— Вот Хэм, например, — сказала Бесс.
Ребекка не поняла.
— Хэм?
— Абрахам Рэкхэм, мясник, — объяснила Бесс. Ее серьезное лицо растянулось в улыбке. — Если хотите здесь что-то узнать, надо понять, как мыслят живущие здесь. Имя Абрахам для них слишком длинное. Если в имени больше двух слогов — шансов у него нет.
Она задумалась.
— Конечно, бывают и исключения. Габриэль! Забавно, я никогда этого не замечала. Никто не посмеет называть его Гейб.
— Но Хэм?
— Когда вы его увидите, поймете почему. Можно было бы звать его Аб, но у них не слишком богатая фантазия. К тому же у нас уже есть один Аб, да еще это «хэм» в фамилии. О! Вам нужно на него посмотреть!
— А чем уж он так интересен?
— На вашем месте с него бы я и начала. Знаете, всегда такой благочестивый, словно он один во всем мире читал Библию. Но люди боятся его. И он сам, он тоже боится. В своей мясной лавке он установил… камеру слежения. Давным-давно. Еще когда мы такие штуки только в американских фильмах видели. Ну зачем в мясной лавке камера? Даже в банке ее нет. Только безумно трусливый сделал бы это. Но он-то не такой, достаточно на него посмотреть, чтобы понять, что он не такой. Я думаю, что он и в самом деле кого-то боится. Это значит, что ему есть что скрывать. Я однажды заговорила с ним об этом на рождественском сборе пожертвований…
— И что?
— Он покраснел. Разозлился. И смутился. А Хэм не такой человек, которого легко смутить. Не хотела бы я знать, что происходит на его бойне. Боже, защити нас!
В животе у Моппла заурчало. Отелло с упреком посмотрел на него.
Ребекка провела языком по губам.
— Какое странное это место. Я и не предполагала. Мне казалось, что здесь так спокойно.
— Было спокойно, — ответила Бесс. — Раньше это было очень тихое место.
— Ну, видимо, не такое уж тихое.
Бесс покачала головой:
— Нет, я имела в виду не сегодняшний день. Гораздо раньше. Много лет назад.
Бесс
— Семь лет назад, — уточнила она. — Я на полгода уехала в Африку. А когда вернулась, все уже изменилось. Много суеверий. Мало страха Божьего. И Джордж заразился этим больше всех. С тех пор он становился все замкнутее. С тех пор, я не знаю…
— А что произошло тогда?
— Ничего особенного, — горько сказала Бесс. — С их точки зрения. Но с тех пор, — Бесс снова наклонилась вперед, — с тех пор они ждут избавления.
Колени у Моппла задрожали. Он скатился со скамейки и стеклянными глазами уставился на стенку гаража. Колика! У Моппла Уэльского, который на пустой желудок мог слопать целую копну свежего клевера, началась колика. Эта герань, волк ее подери!
Отелло и Мапл поддерживали Моппла с двух сторон, не давая ему упасть. Надо двигаться туда-сюда. Это единственное, что может помочь при таком приступе. Так учил их Джордж.
— Вперед, Моппл, — шептала Мапл. — Еще один шаг, еще.
— Только тихо, Моппл, — предупредил Отелло.
Моппл, шатаясь, держался изо всех сил, чтобы не заблеять от боли.
Вдруг дверь распахнулась. Наружу вырвался кислый запах Бесс. Потом мягкий, как кроличья шерсть, теплый запах Ребекки заполнил пустыню двора. Моппл, Мапл и Отелло едва успели спрятаться за кустом дрока.
— Большое спасибо, — сказала Ребекка. — Вы мне очень помогли, особенно тем, что сказали на прощание.
Она вышла во двор.
— А теперь я хочу есть. Как вы думаете, эта «Еда навынос» еще открыта?
— Конечно, нет, — ответили из дверного проема. — Радуйтесь, что она днем открыта. Но вы можете перекусить у меня. Хотите хлеба с салатом?
— Нет, большое спасибо.
Ребекка улыбнулась Бесс и направилась в сторону улицы. Потом обернулась:
— Я одного не понимаю. Вам совершенно не нравится Гленнкилл. Почему же вы здесь живете?
В проеме молчали.
— Будем считать, что по личным причинам, — прошелестел голос, в котором ни одна овца не узнала бы голос Бесс.
— Джордж? — спросила Ребекка, но дверь уже захлопнулась.
Ребекка задумчиво пересекла двор и скрылась за углом.
И очень вовремя. Моппл согнулся от резкой боли. Его снова стали водить по двору, Мапл шептала в ухо утешения, Отелло — угрозы.
Вдруг Моппл остановился.
— Вперед! — проблеяла Мапл.
Отелло далеко не ласково ткнул его носом.
— Нет! — слабым голосом возразил Моппл.
— Надо! — буркнул Отелло.
— Нет, — повторил Моппл. — Не надо. Вы понимаете? Все прошло. Я хочу есть!
Когда овцы снова вышли на улицу, было тихо. Моппла еще покачивало, но он умудрился съесть несколько цветков, неосторожно высаженных кем-то у мраморной колонны на площади.
Мапл направилась к выгону, но через несколько шагов остановилась, заметив, что Отелло за ней не пошел. Баран, как маленькое черное облако, стоял возле мраморной колонны. Мапл заблеяла, подгоняя его, но Отелло покачал головой.