Глобалия

Руфин Жан-Кристоф

— Наверное, все дело в том, что мои родители прожили слишком долго, — продолжил он. — Когда они умерли, уже ничего было не исправить. Я привык смотреть на мир широко открытыми глазами, ходить пешком по настоящим улицам, есть в обычных кафе и, прежде всего, говорить с людьми. Когда я оказался среди вас, чтобы занять место отца, я долго не мог взять в толк, в каком мире вы живете. Мне казалось невероятным, что вы не осознаете, что Глобалия сотворила с человеком.

— Может быть, тебе больше по сердцу дикари из антизон? — холодно осведомился Муниро

все с тем же каменным лицом. — Тебе понравится, если они прорвутся сюда и перережут нам глотки?

— Чем дольше я за вами наблюдал, — продолжал Уайз, — тем больше убеждался, что «Уолден» — единственное прибежище для тех, что не смирился с нынешним положением вещей, для тех, кто хочет вернуть человечеству его историю.

— Слова! Слова! — проверещал Гас. — Все ясно: ты стал нашим врагом!

— Нет, — слабо улыбнувшись, поправил его Пол Уайз. — Не врагом, а противником. Это не одно и то же. Рон мне как-то объяснил, в чем разница. Враг — это тот, кто тебя ненавидит и стремится погубить. Противник — тот, кто тебя любит и хочет изменить к лучшему. «Демократия лелеет своих врагов и уничтожает противников». Это ведь одно из твоих любимых высказываний, да, Рон?

С самого начала этой исповеди Альтман молча сидел в своем кресле, не привлекая к себе внимания, и поглаживал бороду. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Он ограничился тем, что слегка наклонил голову в знак согласия.

— В тот день, когда ты сказал мне эту фразу, — продолжил Уайз, — у меня мелькнуло подозрение, не догадываешься ли ты о чем-то. Я на два месяца приостановил деятельность «Уолдена». Но ты не стал ничего предпринимать, и я подумал, что ошибся. С тех пор прошло уже больше десяти лет. На самом деле я был прав, так ведь?

Альтман медленно опустил веки, и этот таинственный жест мог означать все, что угодно. Гас Фаулер, который в смятении переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уловить реакцию обоих, усмотрел в этом явное подтверждение слов Уайза и взорвался:

— Раз ты уже десять лет как все знаешь, почему ты не сказал нам раньше? Ты позволил этому проходимцу столько лет подрывать систему! Черт возьми, из-за тебя все могло полететь в тартарары!

Теперь уже возмущенные реплики сыпались со всех сторон, и, если бы Уайз предусмотрительно не отодвинулся, ближайшие соседи вполне могли бы наброситься на него с кулаками.

При виде поднявшегося переполоха, Альтман решил вмешаться:

— Дорогой Гас, мы живем в демократическом обществе, где каждый волен придерживаться любых взглядов. Мы не вправе упрекать Пола в том, что он думает так, а не иначе. Единственное ограничение состоит в том, что нельзя ставить под вопрос существование системы, которая предоставляет нам подобную свободу.

Тот, кого в начале собрания обвиняли в предательстве и едва не осудили, теперь предстал настоящим спасителем. Каждый из сидевших за столом был готов всецело поддержать его, что бы он ни сказал.

— Как бы то ни было, судить человека можно лишь за действия, а не за намерения.

—

Что ж, — нетерпеливо вмешался Муниро, — теперь он перешел к действиям, так что мы вполне можем вынести ему приговор.

— Давайте не будем торопиться. Мы с вами — верховные гаранты демократии, — торжественно провозгласил Альтман. Нам нельзя ни на минуту забывать об этом. Мы взяли на себя эту роль, когда Глобалия еще только зарождалась. Как вы прекрасно помните, никто из нас не может быть ни осужден, ни исключен из совета, ни смещен со своего поста. Между нами не может быть никакого противостояния. Все должно делаться в строгом соответствии с общим мнением, и Пол, конечно, не станет этому противиться. Не так ли, Пол?

Уайз пожал плечами.

— Думаю, я не ошибусь, — подвел итог Альтман, — если скажу, что мы единодушно выражаем свое несогласие с действиями ассоциации «Уолден».

— Да! Да! — подтвердил хор голосов.

— В таком случае нам следует принять ряд решений практического характера. Я не сомневаюсь, что Пол отнесется к ним с должным уважением. Прежде всего, завтра же будут предприняты все необходимые меры для того, чтобы распустить упомянутую ассоциацию, выявить все ее возможные представительства и методично уничтожить их все до последнего.

Патрик с восхищением наблюдал за дядей. Альтман держался естественно, ничем не выдавая своей радости по поводу только что одержанной победы, и говорил бесстрастным тоном, словно врач, назначающий лечение.

— Все архивы будут проверены и заново каталогизированы. Я настаиваю: все до единого. Далее они будут переданы на хранение в исторический департамент, которым руководит мой племянник.

У Патрика не хватило духа взглянуть на Уайза. Он уже некоторое время назад заметил, что у того на глазах выступили слезы.

— Мы сообщим в Социальную безопасность, что отныне ничто не мешает ей нейтрализовать всех подозрительных лиц, посещавших «Уолден». Выявить многих из них помогут перехваченные нами документы. Однако я уверен, что таких людей окажется гораздо больше. Было бы большой ошибкой оставить столь опасных субъектов разгуливать на свободе. К счастью, у Социальной безопасности накоплен большой опыт в решении подобных задач. Чья-то карьера будет ускорена, какие-то люди пропадут без вести. Рейды по отделениям ассоциации пройдут на рассвете, чтобы не поднимать шума. Все будет улажено быстро и тихо. Никто ничего не узнает.

Уайз лежал, откинувшись на стуле, и на лице его читалось такое отчаяние, что даже самые озлобленные не могли ему не посочувствовать. Может быть, именно эта жалость заставила его встряхнуться и как-то отреагировать на происходящее.

— Твоя взяла, Рон, — сказал он, обращаясь к Альтману.

С громким скрипом отодвинув свое кресло, Уайз встал и сделал несколько шагов по направлению к двери.

— Пусть тебе за это воздастся, — бросил он, словно проклятие.

Пройдя еще пару шагов, Уайз медленно окинул взглядом собрание. Все как один опустили глаза.