Глобализация и спираль истории
Шрифт:
Характерно, что во всех известных случаях эти массовые голодоморы и эпидемии происходили в условиях глобализации — интенсивной внешней торговли. И это было связано с тем, что одной из основных их причин была, как правило, спекуляция зерном и другими видами продовольствия, которая, конечно, могла осуществляться только в условиях интенсивной внешней торговли и более того — в условиях либеральной торговли, то есть торговли, свободной от протекционизма и других ограничений. Как видим, глобализация выступала здесь не непосредственной причиной, а условием (но, тем не менее, важным условием) возникновения подобных вспышек голода, эпидемий и массовой смертности [172] .
172
Рассмотрение данного феномена выходит за рамки настоящей книги. Он рассматривается во второй книге трилогии: [31] и. 10.2.
Глава XI. Почему глобализация приводит к демографическому кризису?
Итак, взаимосвязь между открытостью экономики страны и интенсивностью ее внешней торговли, с одной стороны, и темпами роста (или сокращения) ее населения
Почему открытость экономики и интенсивная внешняя торговля приводят к падению рождаемости? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно исследовать две области — во-первых, демографическую: какие мотивы людей в первую очередь влияют на рождаемость, — и во-вторых, экономическую: к каким последствиям приводит глобализация. Думаю, что после исследования этих областей ответ на данный вопрос выяснится сам собой.
Но прежде чем заняться указанными исследованиями, давайте сразу уточним, что речь идет, конечно, не столько о рождаемости в физиологическом смысле, сколько о желании иметь детей. Мы видели на множестве примеров, что, хотя в прошлом не было эффективных средств контроля за рождаемостью, но это не мешало массам людей ограничивать количество детей, шла ли речь о массовом детоубийстве в античную эпоху или о тысячах подкидышей в христианской Европе, также обреченных почти на верную смерть. То есть физиологическая рождаемость была высокой, а фактическая — низкой, так как никто не хотел иметь и воспитывать детей. Сегодня население умеет, лучше чем оно умело в прошлом, ограничивать количество детей «цивилизованными методами» (противозачаточные средства, аборты). Но проблема подкидышей или детей-сирот, от которых отказались родители, все равно стоит очень остро; и она не менее злободневная, чем проблема малого количества рождающихся детей. Обе эти проблемы вызваны одной
и той же причиной — массовым нежеланием иметь детей, что и является на самом деле основной проблемой. Поэтому хотя в настоящей книге употребляется термин «рождаемость», надо понимать, что речь в действительности идет именно о желании (или нежелании) населения иметь детей.
Имеется множество всевозможных материалов и данных, накопленных демографами в течение последнего столетия, которые позволяют судить о том, что и как влияет на рождаемость. Хотя, как уже говорилось, на их основе демографам не удалось выработать никакой целостной демографической концепции, тем не менее, собранные ими материалы опровергают целый ряд бытовавших до последнего времени представлений. Например, К.Кларк в одной из своих книг приводит целый ряд таких данных по разным странам применительно к разным периодам XX века. Они опровергают многие заблуждения, до сих пор бытующие в массовом сознании — например, о том, что повышение благосостояния приводит к увеличению рождаемости. Приводимые им данные показывают, что такая зависимость иногда может иметь место, но чаще наблюдается, наоборот, обратная зависимость. Так, исследования, проводившиеся в 1930-1950-е годы среди рабочих Франции и Ирландии, показали, что, чем ниже был уровень заработной платы и квалификации рабочих, тем больше у них было детей; аналогичная обратная зависимость между доходами и рождаемостью наблюдалась в Швеции ([99] рр.205–207, 190). Да и в целом в сегодняшнем мире наблюдается не прямая, а скорее обратная зависимость: чем беднее страна, тем выше в ней рождаемость.
Что касается «демографического перехода», то есть устойчивой тенденции к снижению рождаемости, наблюдаемой в Европе и ряде других стран мира в течение последних двух столетий, то в главе IX уже говорилось о том, что попытки объяснить его индустриализацией и урбанизацией натыкаются на целый ряд фактов, противоречащих такому объяснению. Поэтому на сегодняшний день среди демографов нет общего взгляда ни по этому вопросу, ни в целом по вопросу о том, какие причины влияют на изменения рождаемости.
Вместе с тем, существует одна гипотеза, которая заслуживает внимания. Английский демограф А.Карр-Саундерс в 1930-е годы выдвинул предположение, что данный феномен (устойчивое снижение рождаемости) может объясняться ростом конкуренции ([94] р.250). Действительно, приводимые К.Кларком данные, например, по Франции в разные периоды XX в., показывают, что среди различных групп населения наибольшее число детей в семьях было как у людей, связанных с сельским хозяйством, так и, в частности, у специалистов с высокой квалификацией: инженеров, врачей и т. д. ([99] р.205). Вместе с тем, именно две указанные категории лучше всего защищены от конкуренции, по сравнению со всеми остальными профессиями. Занятые в сельском хозяйстве защищены, отмечает К.Кларк, уже потому, что наличие рабочей силы в сельской местности ограничено, и наем дополнительных работников, как правило, связан с необходимостью их переезда и обеспечения жильем. А высокие специалисты защищены уровнем своей квалификации: для того чтобы стать квалифицированным инженером или врачом, надо потратить как минимум 10 лет на напряженную учебу и освоение профессии, поэтому переход на эту работу людей, имеющих другие профессии, практически исключен. К.Кларк приводит ряд данных по разным странам (Франция, Великобритания, Япония, США), которые показывают, что именно среди указанных двух категорий перемена профессии случалась реже всего. Так, среди фермеров, сельскохозяйственных рабочих и высококвалифицированных специалистов меняли свой род занятий в течение жизни лишь порядка 20–30 %, в то время как в других профессиях эта цифра составляла 50–80 % ([99] рр.217, 244–245). И именно указанные категории населения, наиболее защищенные от конкуренции, как мы видим, были склонны
Таким образом, социологические данные показывают, что, если и есть какая-либо общая закономерность, которая регулирует уровень рождаемости в обществе, то это не благосостояние людей, а уровень конкуренции. Но конкуренция — важный стимул развития любого общества, невозможно себе представить, как будет оно выглядеть, если постараться совсем оградить его членов от конкуренции. Поэтому в практическом смысле имеет смысл говорить не о конкуренции вообще, а о справедливой конкуренции, при которой одни члены общества не ставятся в заведомо неравное положение с другими, будь то жители одной страны по отношению к жителям других стран, или местные жители по отношению к иммигрантам, или одни сословия, национальности или расы по отношению к другим.
Что такое конкуренция, причем, не в абстрактном, а в конкретном и практическом понимании, знают сегодня все. Показателем конкуренции в обществе является безработица: чем выше уровень безработицы, тем выше уровень конкуренции в обществе. Можно даже, по-видимому, утверждать, что, если безработица очень высокая, как, например, сегодня в странах Восточной Европы и бывшего СССР, то это уже признак несправедливой конкуренции: часть населения лишена возможности нормально жить и работать; а эти страны, вместо того чтобы развивать собственное производство и рабочие места, увеличивают импорт, тем самым сокращая рабочие места и увеличивая свой внешний долг, который когда-нибудь придется отдавать (или «проедая» невозобновляемые сырьевые ресурсы). Если к этому добавить еще и проблему нелегальной иммиграции в эти страны из стран третьего мира и из бывших азиатских республик СССР (а речь также идет о несправедливой конкуренции), то стоит ли удивляться, что в указанных странах: России, Латвии, Украине и т. д. (не исключая и в прошлом благополучные Венгрию, Чехию и Восточную Германию), — все больше нарастают социальные конфликты и происходит дальнейшее снижение рождаемости, которая и так уже достигла катастрофически низкого уровня.
Читатель может спросить: неужели и в прошлом конкуренция могла оказывать большое влияние на социальную жизнь общества? Безусловно, и есть множество тому примеров. Все примеры глобализации, происходившей в разные исторические эпохи, были связаны с резким усилением конкуренции, поскольку многократно увеличивались объемы экспорта и импорта товаров и миграции людей. Причем, в большинстве случаев речь шла именно о несправедливой конкуренции. Одним из показательных примеров в этом отношении является античность. Выше уже говорилось о том, что эффективность зернового сельского хозяйства в Северной Африке в античности была примерно в три-пять раз выше, чем в Италии. В Африке средняя урожайность составляла в среднем сам-10, что, при двух урожаях в год, давало за год урожайность сам-20 ([108] р.55; [131] р.767). А в Италии средняя урожайность была сам-4 — сам-8, при одном урожае в год ([131] р.768). Разумеется, при такой разнице в эффективности сельского хозяйства римские крестьяне не имели никаких шансов на нормальное существование, пока существовала конкуренция со стороны Африки, то есть (до середины II в. до н. э.) со стороны Карфагена. С их точки зрения речь шла о несправедливой конкуренции: Рим был завален дешевыми импортными продуктами из Карфагена, который имел невероятное ценовое преимущество не как результат больших усилий, а в силу очень благоприятных природно-климатических условий. Поэтому войны Рима с Карфагеном возникли не случайно, а, как пишет греческий историк Полибий, они возникли по инициативе и единодушному решению всего римского народа. Именно под давлением римского народа, поставившего вопрос о войне на народное голосование и принявшего такое решение, римский сенат (а он был сначала против) был вынужден начать Первую Пуническую войну, продолжавшуюся 23 года ([187] р.896). И готовность римских крестьян продолжать эту войну, несмотря на чудовищные потери, поскольку они не видели иного выхода из того экономического тупика, в котором оказались, — решила дело в пользу Рима [173] . Тем же объясняется невероятное упорство Рима в ведении Второй Пунической войны — против Ганнибала, продлившейся 27 лет. Известно, что Рим во время Второй Пунической войны мобилизовал в армию около половины всего мужского населения, способного носить оружие. Потери Рима и в Первую, и во Вторую Пуническую войну составили несколько сотен тысяч человек; согласно античным источникам, за время последней было разрушено 400 римских городов ([3] VIII/I, 63). Историки удивляются, каким образом после такой мобилизации и потерь Рим мог продолжать войну, а государство и экономика Рима не рухнули ([116] р.84).
173
Более того, в конце войны собрание римских граждан не утвердило условия мирного соглашения, которое представители сената заключили с Карфагеном, потребовав почти в 1,5 раза увеличить размер контрибуции с карфагенян и в 2 раза сократить сроки ее выплаты - до 10 лет вместо 20 ([187] p.609). Простые римляне, таким образом, сознательно стремились возложить на Карфаген как можно большее финансовое бремя, даже под угрозой срыва переговоров и продолжения войны. Очевидно, они ожидали, что Карфаген для уплаты такой огромной суммы обложит свое сельское хозяйство большими налогами, и карфагенские сельскохозяйственные продукты перестанут ввозиться в Италию по низким ценам.
Похожа и история начала Третьей Пунической войны и разрушения Карфагена. Начать эту войну и уничтожить Карфаген потребовала римская толпа, возглавляемая римским патриотом Катоном. Будучи большим специалистом в сельском хозяйстве, он съездил в Карфаген и убедился, что сельское хозяйство там по-прежнему процветает, и никакие контрибуции и ограничения, наложенные на Карфаген ранее, не помогают уничтожить эту язву римской экономики. И действительно, как писал греческий историк Полибий, несмотря на потерю всех своих заморских владений (Испании, Сицилии, Сардинии) и непомерные контрибуции, которые он перед этим выплачивал Риму, Карфаген перед началом Третьей Пунической войны был по-прежнему самым богатым городом мира, богаче самого Рима ([79] р.506). Вернувшись в Рим, Катон стал выступать в сенате и перед народом, демонстрируя продукты карфагенского сельского хозяйства, которые поставлялись в Рим по баснословно дешевым ценам — то есть, говоря современным языком, речь шла о явном демпинге и подрыве экономики Рима. Но в то время мир еще не дорос до таможенного протекционизма и сознательной борьбы с демпингом, и римский сенат, опять под давлением народных масс, был вынужден принять решение (против которого были очень многие сенаторы) об уничтожении Карфагена.