Глобальное политическое прогнозирование
Шрифт:
5.5. Общее информационное накопление как континентальный принцип
Решающий историософский вопрос современности состоит в том, возможна ли такая реконструкция классического культурного наследия, которая позволила бы ему пройти цензуру утилитарно-прагматической современности и без потерь перейти с нами в новое будущее. Тысячелетние культурные эпохи, делавшие акцент не на сиюминутно полезном, а на вечном и непреходящем, могут быть оценены нами как время великого культурного накопления — в том смысле, в каком экономисты говорят об экономическом накоплении.
Накопление означает, что мы
Наши драмы и грехопадения, противоречия нашей эпохи связаны не с устремленностью в будущее и даже не с модерном как таковым, а с тем, что машина модерна, классифицирующая и отбирающая наше культурное наследие, оказалась неудачно сконструированной, не способной организовать процесс накопления действительно рационально — отбирать и сохранять на будущее действительно самое ценное и долговременное. Может быть, все дело в том, что эта машина модерна была сконструирована не на Континенте, а нетерпеливыми "пиратами Атлантики", не умеющими ждать и считающими пригодным лишь то, что немедленно идет в дело и сулит скорую отдачу?
Если это так, то континентальная культурная революция, в которой нуждается все человечество, должна состоять в том, чтобы сконструировать принципиально иную "машину времени", в которой великое культурное наследие не бракуется, а используется. Учитывая назревший социальный заказ нашей эпохи, можно сказать, что эта революция одновременно должна явиться и культурной и моральной. Тот факт, что она пойдет по горизонтали Север — Юг и, таким образом, возьмет на себя труд реабилитации "нищих духом", неадаптированных изгоев и маргиналов модерна, как раз и указывает на ее моральные задачи. Такова уже природа морального сознания, что его пристрастия больше относятся к непреуспевающим, чем к преуспевающим, больше к изгоям и отверженным, чем к господам мира сего.
Если человечество не хочет, чтобы большинство "третьего мира" превратилось в отверженных и вконец озлобленных варваров, которые предъявят свой счет к ограбившей и унизившей их цивилизации, ему предстоит в первую очередь мобилизовать высоко чуткое моральное сознание, способное сбить волну поднимающегося социал-дарвинизма. Если моральный арсенал богатых цивилизаций Севера будет вконец опустошен новейшими социал-дарвинистами, адептами безжалостного рыночного отбора, то человечеству непременно придется столкнуться с непредсказуемой реакцией отчаявшегося Юга. Только мобилизованное моральное сознание способно спасти цивилизацию от глобальной гражданской войны Севера и Юга. Моральному сознанию предстоит выполнить роль вселенского интегратора человечества, которому грозит распад на две непримиримых расы — рабов и господ.
Но наряду с этой задачей восстановления распадающегося мирового пространства, встает задача восстановления распадающегося исторического времени. С этой задачей и связаны те вопросы общего культурного
В самом деле: если мы под понятием постэкономической цивилизации будем подразумевать только результаты великой моральной революции, восстанавливающей нравственные приоритеты взамен утилитарно-прагматических и потребительских, мы рискуем просто перечеркнуть современность и превратить ее адептов в таких же озлобленных изгоев грядущего фундаментализма, какими сегодня становятся или могут стать изгои модернизма. Без потерь никакая новая эпоха не обходится, и та, которая ждет нас впереди, вряд ли станет исключением. Вероятно, и в ее механизмах будет многое от той энергетики культурных реакций и инверсий, посредством которых мстят за себя долго игнорируемые интересы и ценности.
Проблема в том, что современность умеет лучше защищать свои позиции и привилегии, чем предшествующие носители статус-кво, и посягательство на ее "завоевания" со стороны сил будущего может вызвать столь опасную реакцию власть имущих модерна, что это способно потрясти всю планету. Исторический опыт уже показал нам, что победившие революционеры способны отстаивать свои "революционные завоевания" куда с большей жестокостью, чем наследники традиционных привилегий. По всей видимости, и контрреволюции модерна, борющегося с наступлением постэкономического будущего, могут стать несравненно более разрушительными и кровавыми, чем контрреволюции старого типа.
Проблематика будущей постэкономической или постматериальной эпохи отнюдь не ограничивается теми смыслами, которые успели открыть в ней зачинатели альтернативного движения западных шестидесятников. Тогда речь шла о социологически верифицируемой тенденции: с повышением уровня жизни и культуры людей происходила перегруппировка материальных и духовных, первичных и вторичных потребностей — в пользу последних. Такое наблюдение верно, но оно больше касается следствия, а не причины и не указывает на основания самой этой тенденции.
Постматериальная цивилизация перестанет быть утопией, если мы докажем, что возможна качественно иная "машина времени" или отбора материала культуры (равно как и человеческого материала), чем та, которую изобрел модерн, навязавший духовной культуре игру с нулевой суммой. Прежняя машина прогресса при отборе нужного и ненужного, пригодного и непригодного в культуре пользовалась одним главным критерием — технологизируемостью информации. Если тот или иной "текст культуры" — будь то художественное озарение или моральная максимума — не мог быть переведен на язык промышленных, социально-управленческих или политических технологий, прозелиты модерна с презрением третировали его как "жвачку" или неуместное "миндальничание". Так вели себя не только пионеры капиталистического накопления или "капитаны индустрии", но и большевистские революционеры, сделавшие немало открытий по части политической эффективности.