Глория

Михальчук Вадим

От таких снов легко можно было поехать мозгами. Я уже подумывал о том, чтобы спереть у доктора какую-нибудь отраву для крыс вроде меня, но подумывал так только ночью, когда время растягивается, как удавка на шее. Секунды тянутся, минуты ползут, час — все равно, что год. Нехотя ложишься в постель, зная, что дока не переспоришь — в двадцать три ноль-ноль он вырубит свет из своего кабинета, хочешь, не хочешь, а все равно ночь сделает. Лежишь и ждешь, когда же наконец утро. Правда, тут утро тоже можно сделать поворотом выключателя, но от этого легче не становится — спать-то когда-нибудь надо.

Время шло, а мне было так плохо, как никогда. Слабость не проходила,

руки дрожали противной мелкой дрожью (док назвал это тремором — вот же словечко — хорошо, хоть не триппером). Док говорил, что это — последствия длительной гибернации. Гибернация — это довольно болезненная процедура, применялась она да и иногда еще и сейчас применяется при длительных перелетах без использования гиперприводов. Сама процедура проста — человек ложится в герметичную капсулу, в капсулу подается усыпляющий газ, постепенно температура понижается и человек может спать так месяцами. Когда корабль подлетает к конечному пункту следования, компьютер подает команду на пробуждение, в капсуле поднимается температура, подается теперь уже пробуждающий газ, и все — Белоснежка, проснись!

Команда техников продолжала исследовать капсулу, Худой днями не выползал из второго испытательного шлюза базы. Он попросил, чтобы еду ему приносили прямо в шлюз, так что он там чуть ли не спал. Доктор этому не удивлялся, по его словам, все настоящие ученые такие, им только дай интересную задачу — так они и про еду и про сон забудут совсем. Прямо, как дети малые.

Док настоял, чтобы я не выходил из лазарета, я не спросил его, почему, а он не сказал мне. Он оградил ко мне доступ до тех пор, пока техническая комиссия не выполнит свою работу до конца.

Я лежал целыми днями, док приносил мне книги, но я не читал их. Я лежал, глядя в безукоризненно белый потолок, а перед моими глазами проходили видения о прошлой жизни. Эти видения были настолько яркими, что казались настоящими, а комната с белыми стенами вокруг — чьей-то больной фантазией, бредом. Из этого бреда меня вывел Худой. Однажды он вошел в мою палату и сел в удобное кресло возле моей кровати. На мой столик он поставил бутылку минеральной воды и два стакана. Я понял, что разговор будет долгим. В горле пересохло, руки задрожали сильнее и мне стало очень страшно.

В палату вошел док:

— Вы не возражаете, если я посижу с вами?

Я молча покивал, а Худой ответил неожиданно приветливо:

— Конечно, доктор, присаживайтесь.

Док улыбнулся ему и сел в кресло, в котором он сидел тогда, когда я увидел его в первый раз.

— Мы закончили расследование, Алекс, — сказал мне Худой и этим «Алекс» он так напомнил мне Чарли.

— Да, мы его закончили, я сделал кое-какие выводы из того материала, что был в моем распоряжении и некоторые эти выводы касаются тебя, Алекс, тебя и твоих родных и друзей.

Начнем с капсулы. Ее возраст — от двух до трех тысяч лет. Пока я могу определить возраст лишь приблизительно, потому что у меня нет достаточно точного оборудования. К сожалению, я не смог точно определить, сколько времени капсула находилась в свободном полете, но могу сказать только одно — не меньше сотни лет, не меньше. Я смог сделать этот вывод на основе следов от микрометеоритов и космической пыли на корпусе капсулы, но это детали, наверняка, не интересные для неспециалистов. В лабораторных условиях я бы смог сделать более точные выводы, но приходится довольствоваться тем, что у тебя есть.

— Значит, я спал в этом чертовом гробу сто лет? — спросил я онемевшими губами.

— Да, это так, может быть, и больше, — кратко ответил профессор.

— Сто лет, —

повторил я, пробуя эти слова на слух.

На слух они были страшными, страшнее, чем смертельный приговор. Эти слова пригвоздили меня к кровати, как муху иголкой к столу.

— Еще о капсуле. Судя по конфигурации электромагнитных захватов, можно предположить, что капсула находилась непосредственно в корабле Формики. Затем, по неизвестной причине, капсула покинула корабль. Исследования двигателей капсулы свидетельствуют, что они работали в чрезвычайно активном режиме до тех пор, пока в баках было горючее. Компьютер капсулы был поврежден, но можно предположить, что на борту главного корабля произошла авария. Опасность была настолько велика, что, скорее всего, сработала аварийная система. По земным инструкциям эвакуации, спасательные шлюпки покидают корабль в том случае, когда возникает угроза жизни для экипажа и пассажиров.

В данном случае я могу сделать вывод, что на корабле Формики произошла серьезная авария, поэтому капсула отделилась от корабля и в форсированном режиме начала удаляться от него. На броне внешнего корпуса присутствуют следы радиоактивного излучения. Это не естественный фон радиации, показания датчиков говорят, что уровень излучения был очень большим. Это, в свою очередь, заставляет меня предположить, что после того, как капсула покинула корабль Формики, на корабле произошел ядерный взрыв.

— Значит, корабль взорвался, — тихо сказал Бауэр.

— Скорее всего, да, — сказал Говоров, рассеянно потирая ладони.

— Капсула не приспособлена для длительных космических полетов. На ней нет гиперпривода, а размер баков заставляет предположить, что горючего хватит максимум на то, чтобы произвести посадку на близлежащей планете и, при необходимости, снова взлететь и пристыковаться к кораблю. Судя по тому, что внутри капсулы находились ячейки для гибернации, я могу утверждать, что капсулы, подобные нашей, использовались Формикой, для хранения и транспортировки захваченных людей, но об этом позже. Сейчас я бы хотел остановиться на том, что произошло внутри капсулы, после того, как она отделилась от материнского корабля.

Картина происходящего представляется мне следующей: капсула покидает корабль, удаляется от него, происходит взрыв. Через некоторое время капсулу догоняет ударная волна. Силы удара хватило на то, чтобы повредить баллоны с неизвестным нам газом, использовавшимся Формикой для гибернации. Газ в этих баллонах хранился в сжиженном состоянии. В нижней части капсулы были повреждены все баллоны. Жидкость начала вытекать из баллонов. Этой жидкости было так много, что она не способна была превратиться в газ в малом объеме второго отсека. Поэтому все люди, находившиеся в незагерметизированных ячейках, утонули. В первом отсеке, в котором находился Алекс, были повреждены только пять из имеющихся восемнадцати баллонов с газом. Иней на внутренней поверхности первого отсека говорит о том, что жидкость, вытекающая из баллонов, превращалась в газ. В тот момент еще работала установка по созданию искусственной силы тяжести, поэтому конденсация происходила в нормальном режиме. Объема газа вполне хватило на то, чтобы твоя гибернация прошла успешно. Сначала внутри капсулы поддерживалась нормальная температура. После того, как в баках кончилось горючее, энергетическая установка шлюпки вышла из строя и соответственно температура упала. Но внутренняя термоизоляция первого отсека способствовала тому, что ты не замерз до смерти. Температура была низкой, но вполне достаточной для гибернации. Поэтому ты, Алекс, остался в живых. Я понятно излагаю?