Глоток лета со вкусом смерти
Шрифт:
«Ну и сволочь же ты, Алевтина Матвеевна!», — подумал про себя Сергей и вдруг, совершенно неожиданно для самого себя ляпнул:
— Слушай, Алевтина, а продай мне животину!
Алевтина расхохоталась пьяным смехом:
— На хрена тебе эта изжога? Вроде и не пил! — она покрутила пальцем у виска.
— Пять тысяч. Плачу прямо сейчас и увожу Мурку с собой.
По всему было видно, что Алевтина принимает его за настоящего городского сумасшедшего. Она недоверчиво смотрела на него и качала головой.
— Так что, по рукам?
Сергей
— Ну, по рукам, коль не шутишь, — усмехнулась Алевтина.
Они вышли во двор. Мурка лежала под домом в той же позе, в которой Сергей ее оставил.
— Эй, малышка, выходи, давай! — тихонько позвал Шатров и раскрыл ладонь, на которой лежал кусочек сахара, прихваченный со стола.
Собака повела носом, но увидев Алевтину, зарычала и отползла подальше за дрова. Сергей вдруг почувствовал какую-то неконтролируемую ярость. Это же надо так запугать животное! Что у этой женщины вместо сердца? Шатров встал во весь рост, сжал кулаки и спросил:
— Алевтина Матвеевна, вы продали мне эту собаку, так?
Сказаны эти слова были таким тоном, что глумливая улыбка мигом сползла с лица хозяйки.
— Ну?..
— Уйдите отсюда. Мурка вас боится.
— Еще чего, я у себя дома, — нерешительно возразила она, — где хочу, там и стою.
— Тогда отдавайте деньги обратно. Немедленно.
— Да, ладно, не суети ты так, — пробормотала Алевтина, зажав карман и пятясь к двери дома. — Ухожу я. Забирай эту сучку, и сам проваливай.
Сергей дождался, пока дверь закроется и опять нагнулся, протягивая угощение.
— Иди сюда, собака, я тебя не обижу, обещаю! — начал ласково уговаривать он. — Мы с тобой сейчас к Алиске поедем. Знаешь, какая она хорошая! Она никогда не будет тебя ругать и бить. Вылезай, бедолага!
Минут через пять голод пересилил страх, и из-под дома высунулась клокастая голова. Чистопородная дворняга, про которых в объявлениях принято писать «метис овчарки», села рядом с Сергеем и положила ему на ладони свою измученную морду. В карманах ветровки было припасено еще и печенье. Собака вопросительно взглянула ему в глаза, словно спрашивая разрешения.
— Ешь, ешь, это все тебе, а по дороге придумаем что-нибудь более существенное, — пообещал Шатров, и потрепал собаку по загривку.
Наконец, он встал и пошел к машине. Мурка неуверенно последовала за ним, однако возле калитки остановилась.
— Идем, дуреха! Сейчас устроим тебе лежанку. Гляди, что у меня есть!
С этими словами он открыл багажник и выудил оттуда старый плед с прорезиненным слоем, который возил с собой еще со времен ремонта. Им он покрывал сидения, когда возил строительные материалы и краски. Расстелив его на заднем сидении, он поманил собаку, застывшую возле забора и с некоторой долей недоверия наблюдавшей за ним.
— Садитесь, мадемуазель, ваше кресло готово! — возвестил Сергей.
Мурка переступала на тонких худых ногах, но не делала ни шагу.
— Хочешь? Иди сюда! Но учти, это последнее, что у меня есть. Остальное получишь дома.
Мурка повела своим замечательным кожаным носом и сделала пару робких шагов. Шатров сел на сидение и похлопал рядом с собой. Наконец, собака подошла к нему и ткнулась в колени. И вдруг Сергей понял, что от голода и вечного страха у нее просто совершенно не осталось сил. Он осторожно поднял беднягу на руки и положил на сидение. Худые бока ходили ходуном.
Отъезжая, Сергей увидел в окне ненавистное опухшее лицо бывшей хозяйки Мурки.
Глава шестнадцатая
… - И что дальше? — Проскурин сидел в домике Ренаты и Артема.
В гостиной было тепло и уютно. Плотные шторы были задернуты, закрывая собой неприглядную картину унылого дождливого дня. Высокий торшер на судорожно изогнутой стальной ноге освещал комнату мягким приглушенным светом. Широкое кресло было настолько удобным, что Проскурин несколько раз ловил себя на мысли, что начинает проваливаться в дремоту. Наконец, он встряхнулся и заставил себя пересесть на стул. Рената устроилась напротив.
Смотреть на нее было приятно. Сегодня она была одета в джинсы и свободный белый пуловер крупной вязки, выгодно оттеняющий ее темные, слегка вьющиеся, волосы. Одно плечо было открыто, и капитану стоило больших усилий не пялиться постоянно на ее бронзовую бархатную кожу.
— А ничего, — равнодушно отозвалась девушка. — Я просто краем уха слышала, что Крутицкий о чем-то говорил с Егором Николаевичем. Правда, разговором я бы это не назвала, потому, что говорил в основном Антон Владимирович. Он вовсю старался быть убедительным, но, как мне показалось, это не принесло результата.
— То есть вам показалось, что Касаткин был настроен враждебно? — переспросил капитан.
Рената удивленно покачала головой:
— С чего вы взяли? Ничего подобного! Просто Крутицкому от Егора Николаевича было явно что-то нужно.
— Понятно что, — отозвался Артем, развалившийся в ленивой позе на диване.
Весь его вид говорил о том, что присутствие Проскурина его утомило. Он, нисколько не стесняясь, зевал во весь рот и цедил слова медленно, словно через силу. Глаза его были полуприкрыты.
— Денежки ему были нужны. Отчим пару лет назад втюхал в этот его фонд немного, так этому показалось мало. Вот и прибежал клянчить.
— А ведь вам, Артем Павлович, Крутицкий совсем не нравился, — с плохо скрываемой ехидцей проговорил Проскурин. — За что ж вы так его не любили?
— А за что можно любить таких попрошаек? — Артем отчетливо хмыкнул.
— Но ведь он не для себя просил, — возразил капитан, больше из упрямства, — Насколько мне известно, его фонд занимался помощью детям.