Глубинная ловушка

Рощин Валерий Георгиевич

Подумав, она добавляет:

– Наверное, любви все-таки не было. А ты почему не женат?

– Бог его знает… – смотрю на ее красивый профиль. – Если решу жениться взаправду, то возьму в жены красивую, верную, умную, хозяйственную.

– Разве ты мусульманин – брать сразу четырех? – отшучивается Анна и массирует уставшие бедра.

Привинченные к полу кресла ужасно неудобны: жесткие и узкие сиденья, короткие спинки. Неудобство создано нарочно – чтобы находящиеся на вахте люди не расслаблялись, не спали. Однако нам от этого не легче. Я чувствую ноющую боль в затекших

ногах и спине, невыносимо устали задница с поясницей.

Подняв руки, пытаюсь потянуться и немного размять суставы с мышцами. Но не тут-то было.

Во-первых, сразу напоминает о себе рана над левой лопаткой.

Во-вторых, охраняющие нас вооруженные молодцы моментально напрягаются и едва не хватаются за оружие.

В-третьих, мои руки натыкаются на огнетушитель, висящий на переборке над моей головой.

А, в-четвертых, со стороны кормы из соседнего отсека появляются капитан с узколобым пловцом.

Первая же фраза, прозвучавшая из уст узколобого Питера, ставит в тупик.

– Сторону, которую представляем мы, – произносит он твердым голосом, – ваше предложение не устраивает.

* * *

Мое предложение звучало так: Анна с командным блоком под мышкой покидает утробу «Косатки» и передает мою просьбу командованию не преследовать субмарину в течение следующих двух часов. За это время экипаж лодки освобождает гребной винт, смывается из данного района и благополучно достигает начала океанской впадины. До впадины менее десяти миль – успеет. Там, прежде чем нырнуть на максимальную глубину и задать подводному кораблю новый курс, господа разведчики делают кратковременную остановку, дозволяя мне выйти через шлюз. Смеси в ребризере достаточно, чтобы без задержек добраться до поверхности. В крайнем случае использую аварийный баллон.

Искренне удивляюсь:

– Что же вашу сторону не устроило?

– Мы не хотим это обсуждать.

Вот даже как?.. Что-то господа шпионы осмелели. Или почувствовали вкус к переговорному процессу?

– То есть вы…

– Если ваша сторона категорически настаивает на том, чтобы женщина была отпущена, то мы оставим здесь тебя и наш трофей. Ты получишь свободу, когда мы уйдем из района и убедимся в отсутствии погони.

Что ж, есть в данном варианте один позитивный штришок: освобождение женщины. В остальном – полная неизвестность.

Меня-то они отпустят – зачем я им сдался! Вопрос только – живого ли? И опять же этот чертов командный блок!..

Как там Сергей Сергеевич говорил Скрябину: «Давай-ка перезаряжай свои «катюши», а то ведь вместе с моей головушкой полетят и ваши!»

Еще как полетят, если металлическая коробка величиной с небольшую книжку не вернется в руки наших специалистов. Уж что-что, а изящно отравить жизнь невинным людям в Российском государстве умеют.

Интересно девки пляшут. Срок ультиматума истекает с минуты на минуту, а крыть нечем – все козыри кончились. Вот-вот пройдут полтора часа с момента моего вторжения в нутро «Косатки», а ничего не случится: ни стука снаружи, ни скрежета по металлу корпуса. И тогда противник раскусит наш блеф.

Черт. Надо что-то предпринимать.

Чувствую теплую ладонь

Анны.

– Женя, послушай… – легонько сжимает она мою руку и взволнованно говорит: – Послушай меня, пожалуйста. При всей секретности этого проклятого блока… При всей его важности – он не стоит чьей-то жизни. Ни моей, ни твоей! Пусть он останется у них!..

Мне очень приятно это слышать, девочка, но… я обязан сдержать слово. План твоего личного спасения строился на спасении командного блока – лишь на таких условиях наш общий знакомый по имени Сергей Сергеевич позволил попытать счастья на глубине. Иначе он давно бы принял простое и лаконичное решение уничтожить «Косатку» со всем ее содержимым. Старик он вроде ничего, но в вопросах, касающихся безопасности и всяких там секретов, – беспощаден, как Святая инквизиция. Исходя из его кровожадности, у меня возникает резонный вопрос: не даст ли старик команду атаковать лодку, если на ее борту останется блок?

– Каково твое решение? – коверкая слова, торопит Питер.

Решение? С каждой минутой я все больше склоняюсь к нестандартному решению, не предусмотренному протоколом наших переговоров. За полтора часа, проведенных внутри лодки, я видел пятерых моряков. Всего пятерых. Не факт, что у меня получится с ними справиться, но попытаться стоит.

– Сколько осталось до истечения срока?

Он смотрит на часы.

– Четверть часа.

– Десяти минут хватит, чтобы выпустить одного человека через шлюз?

– Вполне.

– Тогда дайте пару минут подумать. И если нетрудно – проводите в гальюн.

Один морячок остается с Анной, трое сопровождают меня в сторону кормы. Минуем круглый люк водонепроницаемой переборки и оказываемся в соседнем отсеке. В данную минуту меня мало интересует его назначение и содержание – я целиком поглощен порядком, в котором происходит конвоирование. Порядок таков: вооруженный пистолетом подводник ныряет в отверстие люка первым и, отступив на шаг, ждет меня; я следую вторым; третьим в отсек из ЦП входит Питер; замыкает шествие капитан.

На подходе к туалету в моей голове появляются наброски некоего плана. Даже скорее не плана, а бесшабашной идеи. Ну и ладно, чего там! Какой русский не мечтает хотя бы разок в жизни выдернуть шнур и выдавить стекло?..

– У тебя две минуты, – показывает Питер два пальца. – Всего две!

И, прикрывая за мной дверь, оставляет огромную щель.

Две так две. Делаю то, для чего пришел; после застегиваю «сухую» молнию комбинезона, чтоб не мешал и не сковывал движений.

Выхожу. Напряжение слегка нарастает – вдруг порядок при возвращении в центральный пост изменится?

Нет, морячок снова лезет в круглый люк первым, а меня заставляют последовать за ним.

Вот оно – преддверие момента истины!

Перешагиваю одной ногой через комингс, просовываю в дыру сцепленные «браслетами» руки. Выныриваю в ЦП. Руки вроде бы случайно оказываются около висящего на переборке огнетушителя.

Доля секунды. Мне требуется доля секунды для решения ключевой задачи – сорвать со стены пятикилограммовый огнетушитель. Он – моя единственная надежда и мое единственное оружие.