Глубинное течение

Картленд Барбара

Детям всегда казалось, что она смотрит прямо на них, одаряя их материнской лаской и теплом, любовью и заботой, которой им всегда так не хватало за годы сиротства. Эрлайн была, несомненно, красива, но и Фенела, и My чувствовали, что дело не только в красоте — проступало в ее облике еще нечто: достоинство и благородство породы. Она в избытке обладала всеми свойствами, которые ее дети мечтали видеть в своих родителях, и которые, к их глубокому прискорбию, начисто отсутствовали в кругу, где вращался

их отец.

Как будто прочитав мысли сестры, My вдруг сказала:

— Как ты думаешь, Фенела, когда кто-нибудь видит нас впервые и не знает о нас ничего — примет ли он нас за настоящих леди или нет?

— Примет, конечно — и сомневаться нечего! — уверенно ответила Фенела. Вопрос сестры ее встревожил — что за мысли побудили My задать его?

Сама Фенела тоже не раз в душе восставала против их отверженного положения среди людей, против отношения окружающих, но вслух выражать свой протест дано было только маленькой My, открыто высказывающей чувства, от которых страдала и Фенела, но о которых никогда не решалась говорить.

— Вот и хорошо! — просто отреагировала My.

— Тем более, что происхождение — это еще не все, — продолжала старшая сестра. — Очень важно, что ты сама из себя сделаешь.

— Ну да, вот Илейн, например, — проявив неожиданную догадливость, подхватила My.

— Допустим.

— Ох, я так надеюсь, что она у нас долго не задержится! — вырвалось у My.

Серьезность вдруг слетела с нее, и проказливая улыбка заплясала на губах девочки.

— А я слышала, как она ругалась на папу самыми последними словами! Кажется, она его жутко ненавидит.

— Ну, тогда остается только надеяться, что Саймон уже успел закончить свою картину, — заметила Фенела, теперь уже не на шутку обеспокоенная.

Накануне заезжал мистер Богис, трепещущий от волнения при одной мысли, что наконец-то после столь долгого и томительного перерыва в руки ему плывет картина работы самого Саймона!

— Ох, как же вы напоминаете вашу матушку! — воскликнул он, глядя на Фенелу перед тем, как поместиться у парадного крыльца в такси, которое должно было увезти его обратно на станцию.

— Вы не представляете, как я рада это слышать! Для меня ничего не может быть приятнее ваших слов, — отвечала Фенела. — Но чем же я так похожа?

— Вы унаследовали ее деловые качества, — признался мистер Богис, — она всегда брала на себя финансовую сторону… ну, скажем, деятельности вашего отца.

— Как только картина будет окончена, я вам позвоню, — пообещала Фенела.

— Не позволяйте никому прикасаться к ней или передвигать, пока не приедет мой человек и не упакует ее, — распорядился мистер Богис.

— Не волнуйтесь, глаз с нее не спущу! — заверила Фенела. — И еще одно, мистер Богис… остальную

сумму вы ведь вышлете на мое имя, хорошо?

— Ну, если ваш отец будет не против… — с легким сомнением сказал мистер Богис, — хотя так не принято, честно говоря. Вот если вы сумеете получить от него письменное распоряжение на этот счет, то я был бы просто счастлив исполнить вашу просьбу!

— О, сделайте милость, мистер Богис! Вы же знаете моего отца!

— Да уж, знаю, что верно, то верно!

Фенеле почудилось, что мистер Богис бросил на нее взгляд, исполненный искренней симпатии, приподнял над седеющей головой старомодную фетровую шляпу и исчез в темной утробе не менее старомодного такси.

Девушка, все еще в душе опасавшаяся, что основную сумму за картину ей получить не удастся, тем не менее уже стала обладательницей аванса в пятьсот фунтов.

— Если только сумеем забрать и остальные деньги, — внезапно сказала Фенела, — то мы с тобой, My, съездим отдохнуть. Ну и что, что война? Какая разница!

Голос Фенелы звучал оптимистично, однако в душе ее затаился страх: а что, если картина вообще не будет завершена?

Волнение повлекло Фенелу к двери и заставило распахнуть ее. Девушка выглянула в коридор, прислушалась, но ничего не услышала.

— Сейчас они вроде успокоились, — сообщила она. — Похоже, ты все преувеличила.

— Да нет же, тебе говорю! — возмутилась My. — Илейн ругалась, как матрос! Сказать, что она говорила?

— Нет, лучше не надо, — решительно отказалась Фенела. — На твоем месте я бы немедленно забыла услышанное.

— Ничему новому для себя я от нее не научилась, не бойся! Ну не будь такой строгой, Фенела: порой слушаешь тебя — ну будто тетка престарелая какая-нибудь, лет шестидесяти трех, не меньше!

— Да откуда тебе знать, глупышка, как ведут себя престарелые тетушки?

— Как — откуда? Достаточно на других посмотреть, то есть на чужих теток! Слушай, Фенела, а ты когда-нибудь думала, как выглядят наши собственные родственники?

— Да, частенько, — чистосердечно призналась Фенела. — Но так ни до чего определенного и не додумалась.

— А я, знаешь, твердо решила — напишу им и попрошусь в гости, — заявила My.

— Ox, My, ни в коем случае! — всполошилась Фенела, цепенея от ужаса при одной мысли о подобном поступке. — Уж не говорю, что это будет страшно некрасиво по отношению к папе! Кроме того, если бы они сделали первый шаг к знакомству.

— Ага, вот потому-то я до сих пор и не писала им, — подхватила My. — По-моему, это страшное свинство с их стороны — ни разу даже не попытаться хотя бы взглянуть на нас! Они, пожалуй, хотят, чтобы мы пожинали то, что посеяла наша мамочка!