Глубинные течения

Стерлинг Брюс

Обтираясь, я чувствовал себя сибаритом.

В рюкзаке нашлась смена белья, я переоделся и, вооружившись метлой, принялся гонять пыль из угла в угол. Чище от этого не стало; все, чего я добился – это еще больше рассадил руку. Капли крови собирались на кончиках пальцев.

– Ты как, в порядке? – спросила Далуза, спускаясь по трапу.

– Да что со мной сделается, – улыбнулся я, польщенный ее заботой, – так, расшибся малость, пока на палубу забирался. И руку вот порезал, – я продемонстрировал рану.

– О! У тебя кровь! – она шагнула ко мне.

– Ерунда, – отмахнулся я. Она уставилась на мой порез, как богомол на муху. – А у тебя как дела? – неуверенно поинтересовался

я.

– Хорошо. Я летела с той же скоростью, что и буря – она не могла мне повредить.

Но моя одежда теперь никуда не годится, посмотри. И верно, тонкая белая материя вся покрылась серыми пятнами – самые мелкие пылинки ухитрились застрять в полимере.

– Может, удастся отстирать? – предположил я.

– Зачем? У меня много материала – сделаю новое.

Повисло неловкое молчание. Я отставил метлу и приложил к порезу платок. Кровь никак не останавливалась.

– Джон... Там, под кораблем...

– Что?

– Мне понравилось.

Наши глаза встретились. Если б она была обычной женщиной, а я – обычным мужчиной, мы бы поняли друг друга. Как утверждают поэты, глаза – зеркало души. Но, впрочем, какой мужчина возьмется судить, что у женщины на уме?

Она еле слышно спросила:

– А тебе?

– Очень.

– Поцелуй меня, Джон, – она подошла так близко, что я ощутил жар, исходящий от ее тела.

– Ты же знаешь, что это невозможно.

Она закрыла глаза и запрокинула голову. Я спрятал руки за спину.

– Тебе будет больно, – прошептал я, сдаваясь.

Ее идеально очерченные губы чуть приоткрылись. Я наклонился и с осторожностью ученого, исследующего хрупкий образец, притронулся к ним своими губами. Она ответила с отрешенной страстью, от которой все окружающее, казалось, готово рухнуть в один момент. Мороз пробежал по коже. Я, наверно, испытал то наслаждение, которое доступно лишь убийце в миг торжества. Слезы навернулись на глаза, когда ее горячий шелковистый язычок скользнул по моему небу. Я уже не сдерживался. Ее зубы оказались необычайно острыми, и еще я ощутил странный вкус, какого нет ни у кого из земных женщин. Ее дыхание опаляло мне щеки. Наконец мы оторвались друг от друга. Прямо на глазах ее губы начали краснеть и покрываться серым налетом. Далуза молчала, но слезы тонкими струйками катились по щекам и распухшим губам.

Я поднес руку к ее лицу и с силой сжал кулак. Едва затянувшаяся рана снова открылась, и кровь закапала на пол. Каждый из нас стоял и смотрел, как страдает другой.

7. Арнар

«Выпад» требовал ремонта, и Десперандум взял курс на архипелаг Пентакля. На крупнейшем из островов располагался третий по величине город Сушняка – Арнар. Через три дня мы вползли в бухту. Капитан, переговорив с руководством верфи и уладив необходимые дела, отпустил всех на берег, оставшись в одиночестве приглядывать за кораблем.

Команда чинно спустилась по трапу и проследовала мимо помятых ржавых доков к одному из массивных лифтов в стене утеса. Просторная кабина со скрипом двинулась по стальным направляющим, тянувшимся ввысь, до самого города. Никто не проронил ни слова; мы с Калотриком, проникшись общим настроением, тоже хранили молчание. Далузы с нами не было – наверно, она поднималась вверх на теплых воздушных потоках. За последние три дня мне так и не удалось остаться с ней наедине – забрав из кухни часть пищевых концентратов, она почти не показывалась из своего тента. Встречая ее на палубе, я не решался заговорить с ней – ее китайская маска с кроваво-красной слезой с некоторых пор смущала меня, да и она, похоже, избегала разговора – может, сожалея о своем поступке, а может – страдая

от последствий поцелуя. Так или иначе, я решил не беспокоить ее. Лифт, подрагивая, полз по стене утеса, молы с прилепившимися к ним китобойными и торговыми судами становились все меньше и меньше. Воздух стал прозрачней, и я смог окинуть взором Море Пыли, подернутое серой дымкой, до самого западного края кратера. Сейчас он был от меня дальше, чем когда-либо прежде, и в то же время отчетливее: пыль осталась внизу и не мешала взгляду. С трудом верилось, что та полоса на горизонте, не больше шести градусов – на самом деле нагромождение скал в семьдесят миль высотой. Это напоминало, скорее, надвигавшийся шторм. Впрочем, растрескавшаяся стена на востоке, заслонявшая полнеба, не оставляла сомнений в том, что все мы копошимся на дне исполинской тарелки – в этих местах утро наступало не раньше полудня, первую половину дня лишь западные вершины, выдававшиеся за пределы атмосферы, освещали города Пентакля серебристым отраженным светом.

Когда воздух приобрел пронзительную ясность, отличающую города Сушняка, я решился снять маску и осторожно принюхался – похоже, чисто. Вдохнув полной грудью, я отвернулся от поручней. Вся команда, набычившись, смотрела в мою сторону. Не иначе, я нарушил какое-то неписаное правило, догадался я, и снова напялил маску.

Наконец нас тряхнуло особенно сильно, и лифт застыл на террасе, огороженной со стороны обрыва стальной сеткой семи футов высотой, служившей гарантией того, что даже в дымину пьяный матрос не рухнет вниз и жидкость его тела не пропадет впустую в прибрежной пыли. Второй помощник толкнул скрипучую дверь, и я попытался покинуть кабину.

Не тут-то было – все как по команде ринулись к выходу, меня отпихнули в сторону и крепко приложили лицом к сетке. Чертыхаясь, я похромал за остальными, зарекшись лезть вперед. Нагнал я их только на Межзвездной улице – главной артерии здешнего района красных фонарей. По обе стороны широкого проспекта выстроились бары, ночные клубы, борцовские ринги, залы игровых автоматов и дома терпимости.

Я поспел как раз вовремя, чтоб увидеть, как Флак сорвал с себя шахматную маску и огласил окрестности воплем, от которого задрожали стены домов. Заученным движением все стянули маски и прикрепили их к кольцам на поясе. А Флак тем временем выплясывал вдоль улицы, во всю мощь своей глотки горланя замечательный в своем роде текст:

– Я Флак, первый помощник на «Выпаде» – лучшем корабле во всем флоте! – Матросы дружно ухнули. – Я крепок как пружинная сталь и высок как грот-мачта! Я оставляю следы на бетоне и крошу скалы своим кулаком! Я собью летучую рыбу плевком и загрызу акулу в схватке один на один! Гарпуны для меня – зубочистки, а ногти я чищу отбойным молотком!

Флак, подбоченясь, закружился на месте, потом высоко подпрыгнул и успел трижды щелкнуть одним каблуком о другой. Такое достижение было встречено дружным свистом и аплодисментами команды. Вокруг постепенно собиралась толпа, состоящая преимущественно из броско разодетых шлюх и их сутенеров. Среди них затесалось с дюжину просто зевак и несколько матросов с других кораблей, выделявшихся загорелыми руками и бледными лицами.

Следующим номером выступал Грент:

– Разойдитесь, разойдитесь, дайте мне пройти или я сам расчищу дорогу от ваших трупов! Не стойте на пути, мелюзга! Я опускаю руки в океан и достаю камни с самого дна! Не гневите меня, не то я обрушу стены Сушняка и выпущу ваш воздух! Одной рукой я завязываю мачту в узел, а в другой плавлю сталь!..

Догадавшись, что это представление может чудесно обойтись без нас, я потянул Калотрика за рукав и мы, никем не замеченные, юркнули в какую-то подворотню.