Глубокая осень

Киши Юсукэ

— С вами поговорят наедине. Кто пойдет первым?

Все молчали.

— Что такое? Первая команда должна быть самой отзывчивой. Разве вы не отвечаете всегда первыми в классе? — сказал бодро Солнечный принц. Но его глаза не улыбались.

Мы пошли по алфавиту. Шун Аонума. Мария Акизуки. Сатору Асахина. Мамору Ито и я, Саки Ватанабэ.

До этого я не замечала ряд маленьких комнат в задней части центра. Мы заходили по одному в обществе двух взрослых.

…Я думала о том, что произошло там, но ничего не помнила. В древних

книгах по психологии это зовется лакунарной амнезией. Сатору тоже толком ничего не помнит. Я смогла вспомнить только то, что мне предложили горький чай. Это и то, что было в желе, сделали это допросом, а не разговором.

Мы закончили «беседы», и нас отпустили домой. Согласно плану Шуна, Мамору, Мария и я должны были изобразить, что нам плохо, и отправиться в свои комнаты. Но в этом не было необходимости, ведь у нас троих появился сильный жар, приковавший нас к кроватям.

Лихорадка прошла через пару дней, но родители заставили меня отдыхать дольше, и я почти неделю ленилась в пижаме. Я не могла встретиться с остальными, но выкопала из-под половиц кулон и нашла свою мантру.

Я ощутила торжество, когда произнесла свою мантру и отперла проклятую силу. Я все-таки смогла обмануть всех взрослых и вернуть свою богоподобную силу.

Я не представляла, как ошибалась.

Для сорокалетнего взрослого два года — пустяк. Волосы чуть сильнее поседеют, тела станут болеть чуть сильнее, станут чуть тяжелее, и они станут чуть быстрее дышать. Это успело бы произойти за два года.

Но для двенадцатилетних детей любой эпохи за два года могло многое измениться.

В четырнадцать я не просто подросла на пять сантиметров и добавила шесть килограмм. А мальчики вовсе подросли на тринадцать сантиметров и добавили десять килограмм. Но это было снаружи. Перемены были и внутри нас.

Я привыкала смотреть на Сатору и Шуна снизу вверх. Это было неплохо, но удивляло меня. Сколько я помнила, они были друзьями и соперниками, но тут стали чем-то еще. Эта перемена была естественной.

Когда я это поняла, я отстала от них, гналась за их удаляющимися фигурами. Это было странно видеть, и ощущение было необъяснимым.

Нет, я знала, что чувствовала. Ревность.

Шун всегда был для меня особенным. Я не могла оторвать от него взгляда с того дня, как солнце озарило поле, и ветер взлохматил его волосы. Его ясный голос и сияющие глаза всегда очаровывали меня. Я всегда верила, что мы с Шуном будем вместе.

Сатору был простым. Да, но был умным, но, по сравнению с Шуном, чей талант ощущался в воздухе вокруг него, Сатору не был особенным. Но после того, как мы пережили нападение Пауков, мое мнение о нем изменилось. Он всегда был дружелюбным, и с ним было удобно быть рядом.

Потому моя ревность была сложной. Мне было не по себе, когда я видела их вместе.

За последние два года сильно изменились отношения между Шуном и Сатору. Хоть они никогда не враждовали, Сатору видел в Шуне

соперника, порой неловко вел себя рядом с ним.

Но его чувства к Шуну полностью изменились за эти два года. Раньше он всегда отворачивался от улыбки Шуна, но теперь Сатору часто улыбался в ответ и смотрел глубоко в глаза Шуна.

Я всегда знала, что любила Шуна. И я видела чувства Сатору, когда он обнимал Шуна.

С другой стороны, я не знала, что Шун думал о Сатору. С его красотой и умом он привык к восхищению окружающих. Так что он спокойно, а то и снисходительно относился к тем, кто им восхищался. Но в них двоих я видела не только слепое желание Сатору. Хоть Сатору выражал чувства, Шун их принимал.

Я убедилась в правоте, когда увидела однажды, как они шли по полю бок о бок, как влюбленные, держась за руки, не замечая мир вокруг них.

Я развернулась и хотела уйти, но любопытство предало меня, и я пошла за ними на расстоянии. Я знала, что их близость будет больно видеть, но не могла сдержаться.

Они отошли от города и стали резвиться, как щенки. Точнее, Сатору прыгал вокруг Шуна, обнимал его сзади. Я вдруг поняла, что была бы рада родиться мальчиком. Тогда Шун выбрал бы меня, а не Сатору.

Комитет этики и отдел образования строго следили за отношениями между подростками разного пола. Мы в своем возрасте могли заводить лишь платонические отношения с противоположным полом.

Но они не мешали однополым отношениям. Так что, кроме нескольких человек, все развили гомосексуальные отношения.

Они забрались на холм, легли среди клевера и говорили. Я спряталась в кустах в двадцати метрах от них и смотрела, едва дыша.

Сатору пошутил, Шун откинул голову и рассмеялся, показывая белые зубы.

Сатору смотрел миг, а потом оказался над Шуном. Они застыли на время.

Я толком не видела со своего места, но не сомневалась, что они целовались. Сатору крепко сжимал Шуна. Шун просто лежал там, а потом обнял Сатору и стал играть с его телом, пытаясь перевернуть его и оказаться сверху. Сатору сопротивлялся. Они боролись, но у Сатору было преимущество. Шун сдался и со смиренным видом устроился на земле.

Сатору обезумел от этого. Он прижал Шуна к земле и целовал его страстно в губы, щеки, шею.

Я покраснела от одного этого вида и невольно стала водить по себе ладонями. Я не знала, было ли это от того, как страстно вел себя Сатору с Шуном, или потому что я хотела быть на месте Сатору. Может, я просто была странной, но сердце невыносимо пылало в груди.

Сатору с любовью обвел пальцами губы Шуна. Тот не сопротивлялся, и Сатору не унимался, сунул палец в рот Шуна, заставляя сосать его. Шун не мешал такой грубости, а щедро улыбался, хоть порой покусывал пальцы Сатору.

Я так увлеклась зрелищем, что склонилась вперед слишком сильно. Шун поднял голову, делая вид, что кусает ладонь Сатору, и он заметил меня на миг.