Глубокие раны
Шрифт:
— Мы говорили о проекте реконструкции, — ответил Кальтензее жестко. — Это серьезный вопрос.
— В час ночи? Ни за что не поверю. — Пия покачала головой.
— Кроме того, ваша мать заявила на господина Новака в связи с причинением ей телесных повреждений по неосторожности, — вставил Боденштайн. — Против него было проведено три процесса.
Элард с недоумением посмотрел на Боденштайна.
— И что? — Он, казалось, чувствовал себя неловко, но все еще не понимал, что именно они имели в виду. — Какое отношение все это имеет ко мне?
— Вы
Кальтензее молчал. У него на лбу выступил пот. Было не похоже, что его совесть чиста.
— Поэтому мы задаемся вопросом, — продолжал Боденштайн, — как далеко готов был пойти господин Новак, чтобы получить свои деньги.
— Что… что вы имеете в виду? — Избегающий конфликтов профессор был пресыщен создавшейся ситуацией.
— Маркус Новак знал господина Гольдберга и господина Шнайдера? А может быть, и фрау Фрингс? Новак имеет в своем автомобильном парке автомобиль с фирменной надписью. Аналогичную машину видели в ночь убийства Шнайдера около половины первого у въезда к его дому. У господина Новака нет убедительного алиби, так как он утверждает, что был дома. Один.
— Около половины первого? — повторил Элард.
— Новак довольно долго работал в Мюленхофе, — сказала Пия. — Он знал всех троих, и ему было известно, что они являлись ближайшими друзьями вашей матери. Для вас сто шестьдесят тысяч евро, возможно, не являются большой суммой, но для господина Новака это целое состояние. Может быть, он считал, что сможет оказывать давление на вашу мать, если отправит на тот свет ее друзей. Одного за другим, чтобы придать особое значение своему вызову.
Кальтензее пристально смотрел на Кирххоф так, как будто она потеряла разум. Он энергично покачал головой.
— Но это же полный абсурд! За кого вы его принимаете? Маркус Новак ведь не убийца! И все это — не мотив для убийства!
— Месть и неуверенность в будущем — достаточно сильные мотивы для убийства, — сказал Боденштайн. — Лишь очень немногие убийства совершаются действительно киллерами. В большинстве случаев это совершенно нормальные люди, которые не видят иного выхода.
— Маркус ни за что бы никого не убил! — возразил Кальтензее на удивление резко. — Я удивляюсь, как вы пришли к такой нелепой идее!
Маркус?Отношения между обоими были явно не столь поверхностны, как Кальтензее хотел их представить. Пие в голову пришла мысль. Она вспомнила, с каким равнодушием Элард пару дней тому назад отреагировал на сообщение о смерти Германа Шнайдера. Может быть, потому, что это для него вообще не являлось новостью. Возможно ли допустить, что Кальтензее — состоятельный, влиятельный человек — использовал Новака, приманил его миллионным заказом и за это в качестве встречной услуги потребовал произвести три убийства?
— Мы проверим алиби Новака в ночь убийства Шнайдера, — сказала Пия. — Мы также выясним у него, где он находился, когда погибли Гольдберг и фрау Фрингс.
— Вы
Пия внимательно рассматривала Эларда. И даже если он хорошо себя контролировал, нельзя было не заметить, что он был крайне возбужден. Заметил ли Кальтензее, что она разгадала его тайну?
Мобильный телефон Пии зажужжал, едва она покинула больницу.
— Я уже час пытаюсь тебе дозвониться. — В голосе Остерманна звучал упрек.
— Мы были в больнице. — Кирххоф остановилась, хотя ее шеф пошел дальше. — Там нет связи. Что случилось?
— Слушай. Маркус Новак 30 апреля в 23:45 был остановлен в Фишбахе для контроля полицейским патрулем. У него не было при себе ни водительских прав, ни паспорта, и он должен был представить и то, и другое на следующий день коллегам в Келькхайме. Разумеется, он этого до сих пор не сделал.
— Это интересно. Где точно происходил контроль автомобиля? — Пия слышала, как ее коллега стучит по клавиатуре компьютера.
— Грюнервег, угол Келькхаймерштрассе. Он ехал на машине марки «Фольксваген Пассат», который зарегистрирован на его фирму.
— Шнайдер был убит около часа ночи, — размышляла Пия вслух. — Чтобы доехать из Фишбаха до Эппенхайма на машине, нужно примерно пятнадцать минут. Спасибо, Кай.
Она убрала свой мобильный телефон и двинулась к шефу, который уже дошел до автомобиля и теперь смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Пия рассказала ему, что узнала от Остерманна.
— Значит, он солгал в отношении своего алиби на время убийства, — констатировала она. — Но почему?
— Зачем ему было убивать Шнайдера? — спросил Боденштайн.
— Возможно, по указанию профессора Кальтензее. Он поспособствовал Новаку в получении крупного заказа и потребовал за это ответной любезности. Или, может быть, Новак хотел оказывать давление на Веру Кальтензее, убрав с пути ее лучших друзей. И это число могло также означать сумму, которую она ему должна. Он говорил что-то о ста шестидесяти тясячах…
— Тогда в этой сумме отсутствует как минимум один ноль, — возразил Боденштайн.
— Н-да. — Пия пожала плечами. — Это было всего лишь мое предположение.
— Забудьте вашу идею — представлять Эларда Кальтензее в качестве убийцы или заказчика, — сказал Боденштайн.
Его снисходительный тон внезапно разозлил Пию.
— Нет, я не согласна! — возразила она резко. — У этого человека был наиболее весомый мотив из всех, с кем мы до сего времени беседовали! Если бы вы видели Эларда недавно в его квартире! Он заявил, что ненавидиттех, кто мешает ему больше узнать о его истинном происхождении! И когда я спросила его, кого он имеет в виду, он ответил: тех, кто это знает.Он бы с удовольствием отправил их на тот свет. Я не отступала и стала расспрашивать его дальше, и тогда он сказал: теперь они все трое умерли.