Глубокий сон
Шрифт:
– Конечно.
– Должен признать, – продолжал Грегори, – что там, в Реалито, вы разыграли все как по нотам. И правильно делаете, что сейчас ничего не пытаетесь скрыть. Мы ведем картотеку неидентифицированных пуль. Однажды вы еще раз применили бы свой кольт и наверняка запутались бы.
– Действительно, ловко я это разыграл, – согласился я, иронически глядя на него.
Он выбил пепел из трубки и задумчиво посмотрел на нее.
– Что стало с женщиной? – спросил он, не поднимая глаз.
– Не знаю. Ее не задержали. Мы подписали три разных протокола: для Уайльда, для шерифа и для отдела убийств. Ее отпустили. Больше я ее не видел и не надеюсь увидеть.
– Говорят,
– Мне кажется, вы правы, капитан.
– Как вы себя чувствуете?
– Замечательно, – ответил я бодрым голосом. – Большую часть ночи я простоял на коврах кабинетов на допросах. А перед этим промок до нитки и был избит до потери сознания. Я в превосходной форме.
– А чего вы, черт возьми, ожидали?
– Ничего другого.
Я встал, улыбнулся ему и направился к двери. Взявшись за ручку, я услышал, как он откашлялся и сухо сказал:
– Вы считаете, что я не слишком стараюсь, да? Вам все еще кажется, что вы сможете отыскать Ригана?
Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
– Нет, я не думаю, что могу отыскать Ригана. И даже не буду пытаться. Это вас устраивает?
Он медленно кивнул, потом пожал плечами.
– Честно говоря, не знаю, какого черта я все это сказал. Успехов, Марлоу. Моя дверь всегда открыта для вас.
– Благодарю, капитан.
Я вышел на улицу, сел в машину и поехал домой, в «Хобарт Армз». Там я сбросил плащ, растянулся на кровати и уставился в потолок, прислушиваясь к звукам уличного движения и наблюдая за солнечными лучами, медленно ползущими по потолку. Все мои попытки заснуть ни к чему не привели. Тогда я встал и сделал себе коктейль, хотя время для этого было неподходящее. Потом снова лег, однако заснуть не мог. В голове у меня стучало. Я сел на кровати, набил трубку и громко сказал сам себе:
– Этот старый хитрец что-то знает.
Дым казался мне горьким, как обман. Я положил трубку и снова растянулся на кровати. Мысленно продираясь сквозь нагромождения воспоминаний – я снова и снова делал одно и то же, посещал одни и те же места, встречался с одними и теми же людьми, говорил им одни и те же слова, все снова и снова, и каждый раз это было настолько реально, как будто только что произошло, как будто происходило сейчас.
Я ехал с «Серебряной головушкой», ведя машину по автостраде с большой скоростью. «Серебряная головушка», забившись в угол, молчала до самого Лос-Анджелеса, так что мы казались чужими друг другу людьми. Я позвонил из открытого всю ночь бара Берни Ольсу и сообщил ему, что убил в Реалито человека и что сейчас еду домой к прокурору Уайльду вместе с женой Эдди Марза, которая видела, как я это сделал. Тихими, вымытыми дождем улицами я доехал до большого дома Уайльда, окна которого уже светились: Ольс успел позвонить прокурору, предупредив, что я еду. Потом я сидел в кабинете напротив закутанного в цветастый халат прокурора, с сосредоточенным жестким выражением лица подносившего сигару к искривленным горькой улыбкой губам. Там был Ольс и еще какой-то худощавый человек с бесстрастным лицом, выглядевший и выражавшийся скорее как профессор, чем как полицейский. Я рассказал, что произошло, а они молча слушали, вместе с «Серебряной головушкой», сидевшей в полутени, со скрещенными на коленях руками и не глядевшей ни на кого из нас. Потом было много телефонных звонков, а потом приехало
Потом я снова ехал рядом с одним из них и снова находился в комнате, где с лицом, стянутым предсмертной судорогой, сидел Гарри Джонс, а в воздухе плавал горьковато-сладкий запах. Там уже находился полицейский врач, молодой и здоровый, с шеей, заросшей рыжеватыми волосами. Был там также специалист по снятиюд оттисков пальцев, рыскающий вокруг, и это именно он нашел оттиск большого пальца Кэнино – единственный оттиск, оставленный одетым в коричневое мужчиной, единственный, который мог подтвердить мое изложение событий, происшедших здесь.
Потом я снова был в доме Уайльда, где подписал принесенный секретаршей из другой комнаты протокол. Потом открылась дверь, вошел Эдди Марз, и внезапная улыбка осветила его лицо, когда он увидел «Серебряную головушку». «Привет золотце», – сказал он, но она ему не ответила, даже не взглянула на него. Эдди Марз, свеженький и оживленный в темном костюме. Потом все вышли, все, кроме меня и Уайльда, и Уайльд произнес холодным злым голосом: «Все, Марлоу, это последний раз. Если вы совершите еще один такой подвиг, я отправлю вас в тюрьму, несмотря на то, разобьет это кому-нибудь сердце или нет».
И вот так я повторял все сначала, лежа на кровати и наблюдал за солнечными пятнами на потолке.
Вдруг раздался телефонный звонок. Ко мне обратился Норрис, слуга Стернвудов, этим своим полным благовоспитанности голосом:
– Это мистер Марлоу? Я звонил вам в бюро, но безрезультатно, поэтому позволяю себе побеспокоить вас дома.
– Я всю ночь был в дороге, – пояснил я, – поэтому и отсутствовал в бюро.
– Да, сэр. Генерал очень хотел бы встретиться с вами сегодня утром, мистер Марлоу, разумеется, если у вас есть такая возможность.
– Я буду примерно ченрез полчаса, – ответил я. – Как он себя чувствует?
– Лежит в постели, но чувствует себя неплохо, сэр.
– Посмотрим, как он почувствует себя, после того как увидит меня, -сказал я и положил трубку.
Я встал, побрился и сменил одежду. Взял маленький револьвер Кармен с рукоятью, инкрустированной перламутром, и сунул его в карман. Солнце светило ярко и весело. Через двадцать минут я оказался в усадьбе Стернвудов. В подстриженных деревьях ошалело пели птицы, террасные газоны зеленели после дождя как ирландские флаги, и вообще вся усадьба выглядела так, словно была построена десять минут назад. Я позвонил. Впервые я оказался здесь пять дней назад, а мне казалось, что с тех пор прошел год. Открыла мне служанка, провела в холл и удалилась, сообщив, что Норрис появится здесь через пару секунд. Холл выглядел точно так же, как и раньше. У портрета, висевшего над камином, были те же жгучие черные глаза, а рыцарь на витраже все еще пытался, – ничего не предпринимая для этого всерьез, – отвязать нагую даму от дерева.
Через несколько секунд появился Норрис. И он тоже не изменился. Взгляд его голубых глаз, как обычно был полон отстраненности, розоватая кожа казалась свежей и здоровой, а двигался он так, будто был на двадцать лет моложе, чем на самом деле. Если из нас двоих кто и ощущал бег времени, то это был я.
Мы поднялись по лестнице и свернули в сторону, противоположную спальне Вивиан. С каждым шагом дом казался мне все тише и больше. Мы подошли к массивной старой двери, похожей на церковную дверь. Норрис осторожно открыл ее. Пройдя в нее, я оказался на чем-то, похожем на ковер, площадью в четверть гектара, и зашагал по нему к большому ложу, напоминавшему то, в котором умер Генрих VIII.