Глубокое ущелье

Тахир Кемаль

— Неужто никто другой без приданого не возьмет?

— Не знаю, пока не объявлялся.— Лицо ее стало печальным.— Да и не надеюсь, что объявится.

Орхан проглотил комок в горле. Помолчал. Глаза его сузились. Казалось, он принял трудное решение.

— Нет у нас такого обычая — брать приданое. Очень даже стыдным считается. Напротив, мы, туркмены, за девушку выкуп даем.

Лотос удивленно заморгала глазами. Потом озорно засмеялась и спросила:

— К слову сказать... За меня какой у вас дадут выкуп?

Орхан не ожидал такого вопроса. Вновь появилась

у него какая-то надежда. От радости перехватило дыхание. Не понял, что она, может, только в шутку говорит, и, поскольку еще не умел обманывать, задумался, чтобы ответить поточнее.

— Дадим стадо овец. Голов триста... Коров дойных, буйволов, волов, породистых боевых коней. Дорогое оружие дадим... Килимы, ковры, ткани.

— А земли?

Орхан заволновался. Ответил, подбирая слова:

— У нас землю не дарят... за девушку... потому что земля не принадлежит бею.

— А кому?

— Аллаху.

Лотос знала, что у туркменов все наоборот. Не стала переспрашивать.

— А деньги?

Вопрос Орхану не понравился, и он не счел нужным это скрывать. Лишь когда понял, что Лотос в шутку спрашивает, у него отлегло от сердца.

— Мы, когда берем девушку, о деньгах не спорим. Сколько просят, столько и даем.

— А если нет столько?..

— Найдем, возьмем, отдадим. О деньгах не торгуются у туркменов... когда берут любимую женщину.

Лотос лукаво поглядела на него и притворно вздохнула:

— Ах, если бы я могла стать туркменкой!..

— Отчего же не стать?

— А как быть с верой?

— Для нас различие в вере неважно.

— Ой ли? Сначала неважно, а потом требуете, чтобы жены приняли мусульманство.

— Нет у нас такого... На веру мы не смотрим, когда берем женщину. Глядим, чтоб храбрая была, чтоб сына джигитом могла вырастить.

Совсем близко зафыркал мул, на котором ехала кормилица. Орхан оглянулся, и вдруг ему показалось, что он может упустить благоприятный случай, а другого не представится. И, удивляясь самому себе, торопливо прошептал:

— Скажи «нет» своему отцу! Хорошо, Лотос-ханым? Скажи: «Не выйду за него, в деды он мне годится». Скажи: «Без приданого берет меня Орхан!» — Он остановился.— Пойдешь за меня?.. Я сватов пришлю... На будущий год, как вернемся с яйлы... Подождешь год?

Они поглядели друг другу в глаза. Лотос сразу стала серьезной. Такой красивой Орхан ее еще никогда не видел. Опустив глаза, она взволнованно сказала:

— Не знаю... Согласится ли отец...

— Об этом я позабочусь... Уговорю. Чего бы ни стоило, уговорю. Откажи только властителю Биледжика. Откажешь? Если отец настаивать будет, сумеешь год обождать?

— Не станет отец меня неволить.

— Откажи!

— А кто сказал, что я соглашусь? Кто?

— Нет, никто...— Орхан просиял. Едва удержался, чтоб от радости не пустить коня вскачь.— Э-эх! Дай тебе аллах долгой жизни! Спасибо!

Он со всей силы натянул удила. Конь взвился, Орхан задел ногой колено девушки. Лотос застонала.

— Сильно ушиблась? — испуганно спросил Орхан.— Прости! — В растерянности дважды

почтительно поклонился, приложив руку к груди, потом к подбородку, затем ко лбу.— Ах, как нехорошо! Очень больно?

Лотос рассмеялась.

— Да нет, ничего... Не такая уж я слабенькая. Не гляди, что худая... Туркмены, говорят, любят полных девушек. Еще увидим, придется ли по душе твоей матушке такая тощая невестка?

Орхан глядел на нее с восхищением. Зажмурился, словно у него закружилась голова от ее красоты. Потом ответил с уверенностью не знающего ни в чем отказа избалованного бейского сынка:

— У туркменов женщины в мужские дела не вмешиваются, Лотос-ханым. Берем все, что захотим.

— Что захотим, это как?

— Все, что сердцу мило...

— Слушай, с чего бы это Орхан-бей дважды поклонился девушке?

— Какой девушке?

Мавро, занятый своими мыслями, всю дорогу отвечал Кериму невпопад. Он поглядел на Орхан-бея и Лотос-ханым. Потом, увидев пещеру монаха, которая зияла впереди разверстой черной пастью, натянул поводья, словно всем им грозила опасность, и, понизив голос, спросил:

— Как они могли узнать час в час, когда мы выйдем на яйлу?

— Кто?

— Ну те, в засаде... Нет, правда, если бы каждый год в один и тот же день выходили... А то под вечер прокричали глашатаи: «На кочевье, на кочевье!..» За ночь приготовился Сёгют, а рано утром в путь вышел. Значит, кто-то врагу дал знать еще вечером.

— Ты думаешь?

— Конечно... Не узнай враг вечером, как бы собрал он отовсюду мерзавцев, чтобы нам дорогу преградить? Этих баранов из Эскишехира и Караджахисара, банду Чудароглу... Наших кровных врагов без роду, без племени?..

— В самом деле! Помилуй, Мавро, кто ж среди нас лазутчик?

— Вот и я думаю! Самое время найти его.

— Неужто Осман-бей не подумал, раз тебе такое пришло в голову?

— Подумал. И знает нам неведомое.

— Если так, то чего же...

— У беев другой порядок. «Бей и за зайцем в арбе охотится»,— любил говорить отец.— Он бросил настороженный взгляд на черную пасть пещеры.— По мне...— Опустил глаза и медленно произнес: — Начало всех бед... Отец мой покойный говорил: «В каждом грязном деле, сынок Мавро, или женщину ищи, или в крайнем случае попа!..» Слушай, друг, а что, если нам проверить пещеру монаха Бенито... Не иначе, сюда следы ведут. Клянусь обеими верами!

— Чего легче? Пойди да посмотри, когда его нет там...

— Нельзя! Монахи — люди заколдованные, братец Керим. Пещерный отшельник — это тебе не деревенский поп. У них такая сила... не справишься. Видишь, у пещеры ни дверей, ни трубы. Кто ее стережет? Заклятие! Кто нарушит его, тот и поплатится — язык у него отнимется, не сумеет и рассказать, что в пещере видел. Отец мой покойный говорил: «Страшные люди пещерные отшельники: с духами да ведьмами дружбу водят. Держись от них подальше, сынок Мавро!» Нет. Тут человек нужен такой, который все знает про волшебные силы. Вот бы сюда дервиша Камагана, иначе дело не выгорит...