Глубокое ущелье
Шрифт:
— С чего он взял, что одежда Черного проводника?
— В болотной грязи вся, еще свежей! Рядом балахон, в котором он обличье свое скрывает.
— Ай-ай-ай!
— Мало того, решил Керим вокруг пошарить. И что же?! Помнишь, тавризский караван ограбили в прошлом году в Кровавом ущелье? Подарки везли ильхану Аргуну от поганого императора византийского? Ильхан Аргун сетовал: не жаль, говорит, золота и алмазов, книг жалко, разыщите книги. Наслал сюда монгольских следопытов, что муравьев!.. Так вот, Керим книги эти нашел! Мудрость всего мира в них собрана...
— Ну и дела!..
—
— Погоди, погоди, знаю! Украдены из церкви Айя-София в Изнике. Как же собрал все это в своей пещере мерзавец Бенито?
— Или скупал их за бесценок, или у грабителей отобрал... Или же пещера его — притон разбойничий.
— Что сказал на это наш бей Осман?
— Выслушал, руки в бороду запустив. Задумался... «Никто пусть сейчас не проговорится,— сказал.— Придет время, знаю, что делать будем...»
— Коли так сказал, конец Черному монаху! Не уйдет от Осман-бея.— Каплан Чавуш рассмеялся. Потом опять стал серьезным.— А глупый Керим? Поймал, значит, его Черный монах?
Дели Балта рассказал, как было дело.
— Дивлюсь я на твоего зятя. Откуда бесстрашие у него такое? Знаешь, Каплан, что значит осмелиться войти в пещеру монаха?
— Неужто думаешь, я монету в карман кладу, не попробовав её на зуб? На то он и мой ученик,— с гордостью сказал Каплан Чавуш.— Разве, глупая твоя голова, согласился бы я отдать за него свою дочь? — Он задумался, затем пренебрежительно улыбнулся.— Где тебе понять? Недаром сказано: «Сабля ножен не режет». Кто не боится монашеских пещер, святых гробниц, безлюдных кладбищ? Тот, кто в медресе учился! И не каждый мулла, а истинно храбрый.
Прибежала Ширин с огромной чашей айрана. Оружничий схватил чашу, как бедуин, проведший несколько дней в пустыне без капли воды. Осушил, не переводя дыхания. Поохал, покряхтел. Вытер кулаком усы. Спросил:
— Скажи-ка, дитя мое Ширин, где Аслыхан?
— Не знаю.
— Найди ее поскорей! Пусть бежит домой, поставит котел на огонь. Доверху водой нальет. Не пройдет усталость, пока в горячей воде не искупаюсь. Скажи, велел, мол, передать, чтобы расстаралась как следует, не то получит по затылку!
Когда Ширин спускалась по лестнице, Дели Балта расхохотался:
— Могу оплеуху в долг дать! Чтоб ты передать не забыла.
— Верно, они ведь бестолковые, Балта. Вроде тебя!
— Ишь, собака! Напился холодного айрана, а теперь кусается.— Конюший, о чем-то вспомнил, встрепенулся.— Да что же это? Уехали вы вдвоем, а приехал ты один! Где наш славный Кедигёз? Ранен? С коня упал, береги господь?
— Не беспокойся! Оставил я его в Сейитгази. Жив-здоров, спит. Бросил серебряную монету караван-сарайщику. Не буди, говорю, пока он сам не проснется. Как встанет, пусть меня догоняет. Не найдет хорошего коня — вряд ли он раньше завтрашнего вечера в Сёгюте объявится...
— Ай-ай-ай! Опозорил ты лучшего гонца! Бросил товарища в дороге! Золотое имя Сёгюта в медь обратил! Чтоб тебе на месте провалиться, бесстыжий Каплан! — Конюший долго и сокрушенно хлопал
Каплан Чавуш, заговорившись с Дели Балта, чуть было не забыл о цели своей поездки. Вскинулся встревоженно.
— Ой, Балта! Ты прав, не время разговоры разговаривать. Дело-то неотложное. Беги-ка поскорее, сообщи о моем приезде. Да что же это за вечерняя молитва? И в рамазан такую длинную не читают!
Дели Балта очень хотелось выудить новости, но он не посмел нарушить обычая, расспрашивать бейского гонца и убежал.
Каплан Чавуш устал в дороге, однако не так, как это показывал Дели Балта. Просто ему хотелось немного позабавиться над конюшим. Поглядев в приоткрытую дверь дивана, улыбнулся в усы. Поддался, поправил чалму, провел по лицу ладонью. Волосы и борода спутались на ветру. Облизнул запекшиеся губы, поправил саблю, подтянул палаш.
Шейх Эдебали и Осман-бей были удивлены появлением Каплана Чавуша, ибо рассчитывали, что он приедет не раньше как через четыре дня.
Эдебали долго глядел на гонца. Наконец произнес:
— Добро пожаловать, Чавуш! С доброй ли вестью?
Каплан Чавуш, поцеловав руки шейху и бею, поклонился. Отступил на три шага.
— С доброй, мой шейх! Вашей, милостью...
— Устал ты, проходи, садись... Слово гонца — не быстрое, садись.— Он подождал, пока Каплан сядет.— Осман-бей никак не полагал, что ты так быстро вернешься.
— Мы в Конье не задерживались, мой шейх, в тот же вечер в обратный путь пустились. Два перехода за день делали.
— Неужто султан разрешил напасть на Караджахисар? Воины и осадные орудия в дороге?
— Нет, мой шейх.
Эдебали недоуменно посмотрел на зятя. Осман-бей тоже не мог понять, почему Каплан Чавуш, даже не переночевав в столице, пустился в обратный путь.
— Может, мой брат, шейх Коньи, бумагу послал? Давай сюда...
— Нет! И воинов нет... и бумаги нет...
— Так чего ж ты назад понесся? Надо было подождать, Каплан! Не возвращаться без бумаги от брата моего, шейха Коньи.
— Не вернулись бы без бумаги, мой шейх, да только...
— Ну что? Не тяни!
— За восемь дней до Коньи добрались. Кинулись во дворец... Плохи дела в Конье, мой шейх. На рынке, того и гляди, грабеж начнется.
— Оставь в покое рынок. Во дворце были?
— Были. Но дворец на дворец не похож... Оттуда к вашему брату шейху явились. Открыл письмо, прочел, спросил, что во дворце. Подумал немного. Видно, не знает, как решить. Говорит: «Отдохни несколько дней. Надо мне повидать кое-кого. Жду я важных вестей. После них и ответ напишу». Только он сказал, ввели человека. Ни живой ни мертвый. Язык не поворачивается слово сказать. Оказалось, гонец шейха вернулся из Тавриза. Коня загнал... Проговорил только: «Ильхан Аргун, сын Абака, приказал долго жить!» И свалился на месте.