Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)
Шрифт:
— Ничего ты матери не скажешь, — уверенно произнесла Керту. — В таком случае я тоже могу кое-что рассказать ей. На этот раз мы с тобой равноценные противники. Мать из игры исключим.
— Гляди, какой орешек!
— Мне надоело смотреть, как ты без конца унижаешь мать.
— Ну, знаешь ли… — Оскар не закончил своей фразы, так как ни одной спасительной мысли не приходило ему на ум.
— Да, да, я знаю. Теперь ты можешь торжественно объявить, что я тебе больше не дочь и могу убираться из твоего дома! В старину благородные папаши так и поступали, а их примеру следовали и другие. Трогательные истории, слезы
— Керту, — Оскар положил руку на плечо дочери. Он с болью ощутил, что от его прикосновения Керту вздрогнула. — Почему ты такая злая?
— Ты разговариваешь, как пастор, — буркнула Керту. Однако слова Оскара, видимо, все же задели ее.
— Ты, пожалуй, был не худшим из предков, — медленно проговорила Керту. — А потомок мог бы быть еще хуже.
Оскар кивнул.
— Я и так долго терпела, — с сочувствием к себе объявила Керту, и это вызвало у Оскара улыбку. — А одна девчонка у нас, из младшего класса, просто свихнулась.
Голос у Керту звучал совсем по-детски, когда она с жаром начала рассказывать:
— Пришла однажды утром в школу и сказала учительнице, что у нее больше нет дома. Мать куда-то увезли, кажется, в больницу, а отец привел домой птичек. Вся школа переполошилась. После уроков учительница пошла вместе с ней, и выяснилось, что мать преспокойно сидит дома, и никаких птичек нет. Я думаю, что даже у ненормальных есть своя логика. Не могла же она такое взять с потолка…
— Что ты можешь знать, — угрюмо бросил Оскар.
Его слова прервало громкое гуденье. На элеваторе снова включили какой-то вентилятор или мотор. Звук этот бил по нервам и беспокоил, заломило кости.
— Это ты должен знать! — Керту почти крикнула эти слова Оскару в ухо.
Они вошли в калитку.
Толстые гардины, сотканные Агне, годились хотя бы на то, чтобы заглушать этот сверлящий звук.
Прежде чем пойти по дорожке, Оскар невольно бросил взгляд на улицу. Что-то еще, кроме назойливого гудения, тревожило его. И действительно, на углу маячила знакомая фигура. Это был Тармо по кличке Черный Джек.
Оскар нагнулся, ему показалось, будто мальчишка держит наготове камень, чтобы кинуть его.
К дополнительной нагрузке прибавилась и весенняя усталость, поэтому завхоз постоянно находилась в бегах. На аптечных складах она раздобыла полный набор витаминов и теперь разносила по кабинетам, помимо таблеток и кофе, витаминные сексеры и приятную минеральную воду с привкусом катионов.
Объявленный конкурс пробудил у многих дремавшее Доселе тщеславие — письма стали длиннее и, пожалуй, содержательнее. Кое-кто из авторов посланий пытался даже острить, но большинство высказывало свои сомнения, предложения или жалобы в весьма задушевном тоне. Перегруженным чтением писем сортировщикам и классификаторам, правда, шутливый тон
Согласно распоряжению Луклопа, был установлен стенд лучших писем. Каждый начальник отдела получил право отбирать по три наиболее содержательных письма из ежедневной почты.
По утрам, поджидая Ээбена с очередной партией писем, начальники отделов и ответственный секретарь Тийна Арникас сидели в кабинете Луклопа и производили отбор лучших из тех, что поступили накануне. Конкурс носил, так сказать, перманентный характер; к вечеру десятого дня на стол жюри должно быть положено десять писем. Жюри было создано заблаговременно, в него вошли знатные люди различных профессий.
Среди работников УУМ'а царило небывалое возбуждение, все с нетерпением ожидали дня, когда будет обнародовано решение жюри, всем хотелось побыстрее узнать, чей же автор станет лауреатом конкурса.
Десять дней, в течение которых поступали письма на конкурс, кое-что изменили во взаимоотношениях сотрудников УУМ'а. Армильда Кассин, Пярт Тийвель и Оскар были охвачены подлинным азартом. На ежедневном утреннем совещании в кабинете Луклопа каждый из них боролся, как лев, чтобы протащить на стенд своего автора. До сих пор такие доброжелательные по отношению друг к другу, начальники отделов теперь отчаянно спорили, говорили колкости и высмеивали плохой литературный вкус того или иного автора, его ограниченность и узость в трактовке проблем. Гарик Луклоп сосредоточенно выслушивал всех, чувствовалось, что он старается любой ценой быть объективным. Но у него была одна слабость — ему особенно нравились те послания, в которых, кроме всего прочего, содержались биографические данные автора. Луклоп отдавал себе отчет в своем пристрастии, порой относился к себе с иронией, но тем не менее отдавал предпочтение тому письму, которое содержало сведения об авторе.
По утрам, когда Ээбен поднимал письма из весовой наверх и разносил их по трем кабинетам, начальники отделов не знали, как подольститься к нему. Каждый хотел, чтобы ему досталась пачка побольше. Чем больше карт, тем больше козырей, обеспечивающих победу.
Начальники отделов относились к своим находкам так, будто сами произвели на свет автора отобранного письма и вложили в его уста текст. Радость открытия никого не оставляет равнодушным.
Работники УУМ'а не утруждали себя мыслями о поводе, заставившем людей написать им. Это выяснится позже, когда на дом к авторам лучших десяти посланий пошлют репортера. Что побудило их прислать письма — терзающая ли душу проблема, жажда славы или надежда на награду, обещанную победителю, — пока было неизвестно.
Приз выбирали очень тщательно, в соответствии с современными вкусами; фото миниатюрной ветряной мельницы из пластмассы было напечатано в газете вместе с объявлением о конкурсе. Поскольку эти сувенирные мельницы, которые, согласно последней моде, могли украсить собой любой дом, редко задерживались на прилавке, — можно было предположить, что стимулом для многих корреспондентов явился именно приз. Однако в УУМ'е, учреждении все-таки с социологическим уклоном, не принято было делать пустые предположения. В первую очередь — принцип научности. Со временем, после того как будут подведены и проанализированы итоги, все станет ясно.