Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка(Романы)

Бээкман Эмэ Артуровна

Да, Луклоп тысячу раз был прав, когда, опираясь на науку, перестроил подвал УУМ'а. Современному человеку, который в сфере человеческих отношений становится все беспомощней, грязевая культура совершенно необходима для успокоения нервов или, по крайней мере, для того, чтобы сохранять свое тело в форме.

Оскар посмотрел на Ирис, которая сидела тут же, на расстоянии руки от него, и ему показалось, что он знает эту женщину целую вечность. И все же светлое лицо Ирис таило в себе что-то необъяснимое, и проникнуть в это необъяснимое было невозможно. Оскар подумал о том, насколько поверхностными

и инертными были слова, которыми они только что обменялись и которые никуда не могли привести их.

А ведь всегда было так просто. Со всеми этими Эриками, Мариками, Анниками и Вийвиками. По крайней мере, со стороны Оскара. Все более сложные чувства, когда он соприкасался с этими женщинами, оставались в дремотном состоянии. Должно быть не только у него, но и у них, подумал Оскар и почувствовал, как от презрения у него в горле образовался ком.

А может быть, он и сам слишком редко проявлял желание проникнуть до конца в суть каких-то вещей? А если и пытался это сделать, то не чересчур ли быстро уставал? До сих пор где-то внутри у него гнездилось то странное и непонятное чувство, которое охватило его на поминках тети Каролины. Когда заговорили о старом обычае собираться вместе и петь. Он даже купил впоследствии гитару, надеясь хоть на миг создать у себя дома такой же уютный кружок, приятный и непринужденный. Все кончилось тем, что гитара была разбита в щепки о спинку стула. Она породила лишь отчуждение и досаду — злой взгляд Агне и усмешка Керту не выходили у Оскара из головы.

— Ирис, — сказал Оскар.

Ирис рассеянно подняла веки.

— Да?

— Говорят, что где-то есть озеро, со дна которого слышится колокольный звон. Поедем туда?

Ирис не ответила.

Оскар вздрогнул. Почему его преследуют озера? Чтобы избавиться от воспоминаний о сне, он деловито произнес:

— Пойдем, здесь душно и шумно.

Потом они немного побродили по пустынным улицам, где по уже просохшему и чистому асфальту первый апрельский ветер гнал редкий снежок.

Оскар проводил Ирис на автобусную остановку. Его неодолимо тянуло в УУМ. Он решил сегодня еще раз нарушить распорядок — но, может быть, это уже не каралось так сурово, как раньше, потому что Луклоп доверил ключи от УУМ'а всем начальникам отделов.

Не зажигая света, Оскар направился к лестнице, ведущей в подвал, и стал спускаться по ступенькам, покрытым мягкой ковровой дорожкой. Словно из-под земли доносилась нежная музыка. Может быть, Луклоп велел установить над бассейном какую-то таинственную музыкальную машину?

Оскар, крадучись, двигался вперед, пока не дошел до перегородки. Ему открылась странная картина. На берегу бассейна сидел Ээбен с карманным роялем в руках и наигрывал вальс. Его дочь, в школьной форме, в сползающих чулках в резинку, с торчащими косичками, раскинув руки, старательно танцевала на белом краю бассейна.

Оскар смотрел, как зачарованный. Кто знает, сколько времени они провели здесь таким образом, во всяком случае, не похоже было, что они собираются уходить. Закончив одну мелодию, Ээбен начал новую. Девочка танцевала в темпе, легко и ритмично. Пока Оскар украдкой наблюдал за ними, Ээбен не перемолвился с дочкой ни единым словом.

Оскар тихонько поднялся наверх

и стал ощупью пробираться по темным коридорам к наружной двери. И, кажется, — вовремя, ибо вдалеке послышались гулкие шаги Луклопа. Это была странная и нереальная поступь, будто переступали только ноги, управляемые бессвязными мыслями, сам же он, этот волевой Луклоп, находился где-то не здесь.

На пустынной улице Оскар вытянул перед собою руки и сделал несколько танцевальных па. Белые полоски снега, подгоняемые ветром, перекатывались через носки его ботинок.

— Ирис, — произнес Оскар.

Он был уверен, точнее, он надеялся, что Ирис в этот момент вздрогнет, где бы она сейчас ни находилась — в автобусе, или уже дома в обществе Пярта Тийвеля и Ролля.

22

ечером кто-то разбил камнем окно в комнате Керту. Агне проявила удивительное спокойствие, принесла из подвала кусок фанеры и заделала дыру.

На сей раз ее уравновешенность объяснялась военной хитростью. На следующее утро разыгралось сражение. Во время семейного кофе лицо Агне вдруг пошло пятнами и она сказала:

— Этой мерзости пора положить конец!

Ни Керту, ни Оскар не решались спросить, что подразумевала Агне, говоря это. Оба виновато уставились в чашки. Унизительное чувство страха парализовало Оскара. Не направлена ли эта внезапная злоба Агне, злоба, за которой угадывалась угрожающе клокочущая ярость, против него или Керту?

— Сегодня ты в школу не пойдешь, — объявила Агне дочери.

— Я не могу пропускать занятий, — воскликнула Керту. Она пространно заговорила о контрольных работах, собраниях и еще о чем-то. Керту знала, что иной раз такие рассказы могут утихомирить Агне. Керту стремилась любой ценой развеять ее подозрения. Да, подумал Оскар, забыв о недавнем страхе, дети такой матери, которая требует по отношению к себе дипломатии, обязательно будут ораторами.

— Меня это не интересует, — отрезала Агне. — Мы с тобой идем к врачу.

— Зачем? — испугалась Керту.

— Она же не больна, — вмешался Оскар.

— Дурачье, — пробормотала Агне. — Я хочу, чтобы ее проверили. И тогда начну действовать.

— Ты что, с ума сошла? — заорал Оскар.

— Мама, образумься, — пролепетала бледная, как смерть, Керту.

— Нет, вы меня не переубедите. Довольно! Я только и слышу, что Керту ходит с каким-то старикашкой. Ее всюду видели. Во всех ресторанах и кафе. В последний раз даже в этом ужасном «Форуме», — объявила Агне с глубоким вздохом.

Керту, прищурив глаза, смотрела на Оскара.

— Конечно же, это Тармо разбил окно, — сказала Агне. — Разве не логично? Он серьезный парень и презирает легкомысленных пташек.

— Выбирай слова, когда говоришь о своем ребенке, — буркнул Оскар. Он боялся вмешаться решительнее. Он не знал степени выдержки Керту. Может быть, девчонка выложит все: и про свой сговор с Пяртом Тийвелем, и про отношения Оскара с Ирис.

— Слышишь, отец просит тебя обращаться вежливее со своим ребенком, — насмешливо сказала Керту, и ее лицо приняло жесткое выражение.