Глухомань. Отрицание отрицания

Васильев Борис Львович

— Тут рокеры лихачат. Ну, я пошел.

И скрылся в магазинчике. Вадик дисциплинированно перегнал машину, поставив ее напротив магазинчика, но — через улицу. И сказал:

— Можно мне выйти? Живот что-то прихватило.

— Иди, раз прихватило, — сказал Андрей.

Вадик вышел и побежал за угол в поисках подходящего заведения. Вскоре из магазинчика вышел Федор с пачкой сигар, заботливо обернутых в бумагу и даже перевязанных ленточкой.

— Где Вадим?

— По-моему, сортир ищет, — пожал плечами Андрей.

— Нашел время! — Федор

был очень напряжен. — Обожди, я крикну ему, чтобы немедленно…

И захлопнул дверь автомобильного салона…

— Вадим!.. Бегом ко мне!..

Дальнейшее — со слов Вадика. Так, как записано в милицейском протоколе:

— Я вышел из-за угла как раз тогда, когда Федор захлопнул дверь салона. Но не успел сорваться с места по его приказу, когда увидел, как Федор вдруг пригнулся и бросился за багажник. Там он почему-то присел и обхватил руками голову. И почти тотчас же в салоне грохнул сильный взрыв. На меня дохнуло горячей волной, но я не упал и успел увидеть, как Федор рванулся к дверце, открыл ее, схватил дипломат Андрея и что есть силы побежал в противоположную сторону…

4

Я следил за сборкой конвейера, когда мне позвонили из проходной и сказали, что какой-то мужчина требует, чтобы я немедленно вышел к нему. И что с ним — чумазый парень, который рыдает навзрыд. Я немедленно бросился к проходной и увидел Валеру и Вадика.

— Что случилось?

— Андрея взорвали в машине, — изо всех сил сдерживая себя, сказал Валерий. — Я на работу шел, вдруг слышу: взрыв. И что меня понесло к месту взрыва, не могу объяснить. Но прибежал первым: никто кругом и ухом не повел, уже привыкли не рыпаться. Вижу — возле машины этот в истерике бьется, а в машине… — он с трудом проглотил комок… — в машине — Андрей. Полчерепа разнесло, всю лицевую часть.

— Андрей? Наш Андрей?..

— Наш Андрей. Я сразу же вызвал милицию. Они приехали тут же — ехать-то всего ничего. Хотели Вадима за-брать, потому что лицо — в гари от взрыва, но он сумел им все объяснить. Отпустили под подписку, я поймал машину и — к тебе, крестный. Это — Федор. Вадим указал на него, его уже ищут, только он — далеко от нашей Глухомани.

— Меня убьют теперь. Меня убьют, — бормотал Вадик, размазывая слезы на грязном лице. — Убьют. Я их знаю…

— Не убьют, не реви! — гаркнул Валера. — Я тебя так спрячу, что мама родная не найдет. Что будем делать, крестный?

— Поедем ко мне. Сейчас отдам распоряжения на конвейере, возьму машину и — к нам.

— Да не к тебе! — с досадой поправил Валера. — К прокурору ехать надо, пока ему какой-либо версии не подкинули. Давай, крестный, ждем. И не теряй головы.

Я бежал в цех отдать распоряжения с жарким чувством стыда в душе. Валерий был абсолютно прав: я растерялся от его новости и в известной мере перестал здраво оценивать обстановку. Андрея не вернешь, как ни мучительно в этом признаваться. Осиротела вся семья, потому что я даже подумать боялся,

что теперь будет с Альбертом Кимом, только-только начавшим приходить в себя после инфаркта. Мне предстояли очень тяжелые дни, и следовало как можно скорее брать себя в руки.

Дав указания на конвейере, я помчался в дирекцию, чтобы объяснить, где меня искать в случае острой необходимости. Танечка встретила меня таким взглядом, что я сразу понял: ей уже все известно. И сказал:

— Да. Андрей.

— Знаю, — тихо сказала она. — Тебе звонили.

— Кто?

— Зыков, прокурор, Хлопоткин и, конечно, Спартак Иванович с Тамарочкой.

— Выражали соболезнование? — Я криво умехнулся.

— И призывали к совместной борьбе с криминалом.

— Я — к прокурору.

— Звони.

К прокурору мы смогли прорваться только через три дня. Он рыл по свежим следам, и мы понимали, что органам следствия сейчас просто не до нас. Но оставили записку с просьбой позвонить, он наконец-то позвонил, и мы попросили о срочном свидании.

— Большое несчастье, — сказал прокурор, пожимая руки.

— Вот свидетель, — сказал я, положив Вадику руку на плечо, чтобы он опять не начал трястись. — Все на его глазах.

— Как?.. — Показалось мне тогда, что прокурор был неприятно озадачен этим обстоятельством. — Мои работники докладывали, что никакого свидетеля нет, что…

— Он со страху сразу ко мне сбежал.

— Догадываюсь, — вздохнул прокурор. — Ну, рассказывай. Что и как.

Вадик к тому времени уже успокоился. Он нам доверял, а значит, убежден был, что мы ему всегда поможем.

Он, вполне вразумительно и строго следуя очередности событий, рассказал прокурору все, что было и что он видел. Не заикался, не запинался, ничего не выдумывал, и прокурору вроде бы это понравилось.

— Никуда не уезжай, — сказал он. — Ты — главный свидетель. Может, спрятать тебя куда-нибудь?

— Не надо, — мужественно отказался Вадик.

— Ну, разберемся. — Похоже, последние слова Вадима прокурору не понравились. — Ступайте и обождите в коридоре. А ты, — это касалось меня, — задержись.

Парни вышли. Я задержался.

— Я тебя почему задержал, — как-то неуверенно сказал прокурор, глядя при этом в стол. — Я ведь не местный, и знаешь, что в глаза бросилось? Слухам вы здесь верите с лету и без всяких доказательств. Ну, к примеру, возьмем стрельбу в дискотеке. Я открыл дело в соответствии, кстати, с показаниями твоих парней…

— Моих?

— Ну, которых ты и сегодня привел. В этом смысле. Доложил в Москву через голову области, поскольку — убийство. А мне — неправильно мыслишь, не теми категориями. Это разборки меж группировками, и ваши здесь ни при чем. Налет совершили подмосковные, то ли из Люберец, то ли из Софрина. Мы сами это дело ведем, так что закрывай свою глухоманскую самодеятельность. Ну, выговора не вкатили, но на вид поставили. Так что очень тебя прошу, помалкивай, а? И ребятам своим прикажи, чтоб язычок — на замок. Без вас разберемся.