Глядя на море

Бурден Француаза

– Да ладно, в прошлом году в это время происходило то же самое, и вы…

– Да, тогда мне пришлось выкручиваться из всего самому, нет уж, благодарю! Послушайте, я приготовил папку для Матье. Передайте ему, пусть посмотрит и одобрит либо не одобрит мой выбор.

– Не передам.

– Но почему, бог ты мой?

– Он не станет этим заниматься. Говорит, что вы прекрасно и сами во всем разберетесь.

– Да вовсе это не так! У меня…

– Он говорит, что ему на все наплевать. Понимаете?

– Ну что ж, в таком случае нас ждет катастрофа, и он станет причиной несчастья многих людей. В конце-то концов, Анжелика, скажите все-таки, что с ним происходит?

– Передозировка работой.

– Да, я знаю, он совсем себя не щадил. Отсюда и желание со всем покончить… А я-то считал

его таким ответственным! Думал, что человек, способный почти в одиночку поднять такое дело, не может рухнуть в одночасье, как гнилое дерево, безо всякой причины. Служащие беспокоятся о своем будущем, о них он хоть немного думает?

– В этом можете не сомневаться.

Она подошла к окну и подняла штору. В магазине уже было столько народу, что Наде пришлось открыть еще одну кассу.

– Если смотреть отсюда, все вовсе не выглядит так уж драматично, – с иронией заметила Анжелика.

– У нас всегда приток во время школьных каникул. Не все могут позволить себе отправить детей на горнолыжный курорт, а ведь надо же их чем-то развлекать. Февраль не самый убыточный для нас месяц. Впрочем, пока, как и все остальные. Подумать только, и это в разгар кризиса! Но так будет продолжаться лишь до тех пор, пока мы не начнем разочаровывать наших клиентов. У Матье в голове рождалось по десятку новых идей в день, он постоянно что-то изобретал, только он это умел, и его отсутствие уже чувствуется. Не понимаю, почему даже вам не удается его расшевелить, Анжелика?

Безграничная вера Корантена в то, что успех возможен только при участии Матье, была вполне искренней, как и несомненная к нему симпатия.

– Давайте документы, требующие немедленной подписи, – отрезала Анжелика, показывая на папку. – По крайней мере, уж это он сделает, а я вам завтра их принесу, ближе к вечеру.

Это означало, что она вновь увидится с отцом, хотя тот и в прошлый раз довольно скептически отнесся к ее визиту, и она это понимала. Корантен протянул ей большой конверт, улыбаясь, довольный, что одержал эту маленькую победу.

– До завтра, – вздохнула она, выходя из кабинета.

Она прошла через вестибюль книжного магазина, который по-прежнему казался оживленным. Надя издалека, прикованная к кассе, помахала ей рукой, а встречавшиеся на пути служащие приветливо здоровались. Все теперь ее хорошо знали, однако никто у нее ничего не спрашивал. Выйдя из здания, Анжелика прошла вдоль витрины, даже на нее не взглянув. Визиты в магазин ничего не меняли, и тем не менее она бывала там почти каждый день. Ведь единственным звеном, соединявшим магазин с Матье, который не показывался там уже несколько недель, была она, и, заходя туда, Анжелика надеялась таким образом немного успокоить персонал.

Когда Анжелика очутилась на улице, ей показалось, что ветер стал дуть с еще большей силой, чем несколько часов назад, когда они с отцом сидели на террасе. Неужели он так и продолжал смотреть на море весь день, с утра до вечера? Она больше не узнавала его и чувствовала себя потерянной. Что случилось с ее потрясающим отцом, который сердечно, распахнув объятия, встречал ее в Гавре, безумно счастливый, что для учебы она выбрала именно этот город? Он отыскал для дочери хорошее жилье, поселил, снабдил всеми нужными адресами, чтобы она не испытывала никаких затруднений с местной инфраструктурой. Очень тактично и осторожно он пополнял ее счет в банке, чтобы она была спокойна и могла полностью посвятить себя учебе. Заходя в магазин Матье, Анжелика восхищалась энергичностью отца и очень гордилась тем, что его дело процветает. И вот внезапно он все бросил и уединился в этой странной халупе, не желая больше говорить ни о ком и ни о чем! Что все-таки могло послужить толчком для кризиса? Только ли рабочая усталость? Она в это не верила и дала себе клятву вытащить его из этого состояния. В возрасте Анжелики – а ей было двадцать лет – слово «депрессия» означало нечто абстрактное, иными словами, выглядело фальшивым аргументом.

Подняв выше воротник и поправив шарф, она быстрыми шагами направилась в свою инженерную школу [3] на набережной Фриссар, идущей вдоль гавани Вобан. По дороге она размышляла о том, как бы

ей завтра утром поискусней вынудить отца подписать эти чертовы бумаги.

* * *

Матье повторил вопрос чуть громче, четко выделяя каждый слог:

– Как тво-е здо-ровье? Что го-во-рит док-тор?

– Я в полном порядке, – ответила мать.

Говорить с ней было нелегко, но, как ни странно, лучше всего она его слышала именно по телефону. Матье с глубокой грустью подумал, что вынужден обращаться с ней как с ребенком. Несколько месяцев назад он впервые отдал себе отчет в явной деменции матери. Она вечно всем была недовольна, ни с кем в доме престарелых не хотела завязывать знакомства, ничем не интересовалась. Но, к несчастью, она уже была не в состоянии ухаживать за собой сама, и у него не осталось выбора. Не так-то легко было уговорить ее выехать из собственной квартиры, и Матье пришлось прибегнуть к помощи троих его братьев, чтобы убедить мать в необходимости предпринять это радикальное изменение жизни. Дом для пожилых людей, нуждавшихся в медицинской помощи, который он для нее нашел, задействуя все свои связи, был большим, комфортабельным, с очень приятным парком и многочисленным персоналом. Увы, они мало трогали Мишлин, все эти птички с цветочками. Теперь она жила в прошлом, не понимая и не отдавая себе отчета в том, что ее четверо сыновей уже не с ней.

3

Речь идет о Высшей школе логистических исследований (ISEL) при Гаврском университете, входящей в число 210 французских инженерных школ, выдающих диплом инженера после пятилетней учебы.

– Как сегодня с аппетитом?

– Все так же, ничего не изменилось. Мне страшно надоело здесь, и я хочу домой.

Обескураженный, Матье постарался скрыть от нее глубокий вздох.

– Это невозможно, мама.

– Твои братья никогда ко мне не приходят. Да и ты тоже.

Действительно, с начала депрессии он к ней не приходил. Но зато раньше, как бы ни был занят, непременно посещал мать по меньшей мере дважды в неделю, хотя было очевидно, что его визиты нисколько ее не поддерживали и не настраивали на оптимистичный лад. Ведь ей хотелось только одного: быть в окружении близких и так же править своей маленькой семьей, как и в прошлом.

– В данный момент я в очень тяжелой ситуации.

Что ж, ему пришлось немного приврать, хотя вряд ли она была способна сейчас что-либо понять по-настоящему.

– Как в тяжелой ситуации?! – воскликнула она. – А я почему ничего об этом не знаю? У тебя проблемы с деньгами?

– Нет, нет, успокойся…

– Сейчас я пойду оденусь. Или ты думаешь, что я все время красуюсь в домашнем халате? Ладно, когда ты теперь придешь?

– Через несколько дней.

– По возвращении откуда?

– Целую тебя, мама! – почти прорычал он.

– Я тебя тоже целую, мой мальчик. Буду тебя ждать.

Измученный, он отключился. Эти ничего не дающие им обоим разговоры повергали его в отчаяние. Собственно, почему именно ему пришлось взять на себя всю заботу о матери? А ведь при всем том он даже не был ее любимым сыном! Она мечтала о дочери, еще когда ждала первого ребенка, но родился мальчик. Немного огорчившись, мать назвала его Фабрисом и тут же поспешила зачать следующего ребенка. И опять это был мальчишка, Жан, а вслед за ним – Сильвен. Жестоко разочарованная, она тем не менее стала для этих троих прекрасной матерью. Спустя несколько лет она захотела продолжить эксперименты, пока не выйдет из детородного возраста, и возложила все надежды на будущего младенца. За время беременности она ни разу не поинтересовалась полом будущего ребенка, которому, не покладая рук, вязала розовые распашонки и пинетки, убежденная, что сила ее желания победит и судьбу, и природу. И вот тогда родился он, Матье. Отчаяние сделало ее желчной, почти агрессивной. На протяжении всего детства Матье ощущал, что она не очень-то его любила. Старшие братья тоже не могли компенсировать ему недостаток материнской любви, потому что они были ближе друг к другу по возрасту и образовали нечто вроде тройственного союза, куда не допускался «этот мальчишка».