Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Если смотреть с этой точки зрения, вы правы. В России каждый день судят обвиняемых в "ниспровержении существующего строя"… Если будет польза, — не возражаю. Но платить мне нечем.
— Согласен.
Так в рядах защиты появился присяжный поверенный Согрин, ташкентский Плевако, как его называли за остроумие в перепалке с прокурором.
Когда кончилось чтение обвинительного заключения, защитники пошептались между собой. Поручик встал.
— Прошу слова для заявления…
В свою очередь: судьи перешепнулись, и председательствующий генерал разрешил поручику говорить.
— На основании
Судьи переглянулись с прокурором, прокурор с военным губернатором, и ходатайство защиты было отклонено.
И вот, когда прокурор обрушился на него всей тяжестью законов, когда истратил весь запас ядовитой чёрной краски и настала очередь защиты, в открытом окне неподалёку от подсудимого появилась конская голова. Начался шум, послышались возгласы недоумения. В это же время распахнулась дверь, и на пороге появилась молодая девушка с золотисто-русой косой, уложенной венком вокруг головы. Её белая блузка была запылена, серая юбка для верховой езды помята. Лицо девушки сильно загорело и обветрилось, чудесные серые глаза глядели гордо и смело, она сделала шаг вперёд. Начальник караула бросился к ней, чтобы вывести нарушительницу порядка, но она звучно заявила:
— Я привезла документы, реабилитирующие отставного капитана Ронина. Я его дочь. Прошу председателя вскрыть пакет, данный мне начальником Закаспийской области для вручения суду.
Тишина дрогнула; казалось, зал вздохнул одной грудью. Все лица повернулись к дверям. Ронин тихо обронил: "Анка, родная…".
Точно заведённая марионетка, вскочил прокурор.
— Протестую! Во время судоговорения процессуальный кодекс не допускает перерывов!.. — вопил он.
— Прошу приобщить к делу официальные документы о моём подзащитном! — гремел Согрин.
Публика зашумела. Председатель пошептался с членами суда и приказал начальнику караула:
— Возьмите у дворянки Рониной пакет и предъявите его суду.
Получив пакет, суд удалился. Люди обменивались впечатлениями. Анка шагнула к отцу.
— Папка, тебя оправдают. Аллаяр-хан задержан при переходе границы, он арестован…
К ней подлетел начальник караула.
— Мадемуазель, прошу вас… С подсудимым нельзя разговаривать…
— Вот ерунда. Я же говорю со своим папкой, господин поручик, — она улыбнулась, взмахнула мохнатыми ресницами и ласково поглядела на офицера, он совсем смутился.
Публика аплодировала. Послышались реплики: "Чудесно! Наконец-то хоть одна живая душа объявилась! Прекрасная девушка! Вот отец, которому можно позавидовать!"
В это время, соскучившись стоять на одном месте и глядеть на людскую толчею, Дастан заржал. Девушка подошла к нему, погладила золотистую голову, приговаривая:
— Умница Дастан, скоро понесёшь в степные просторы своего хозяина.
Анка оглянулась на офицера, лукаво улыбнулась и сказала:
— Папка, позови Дастана.
Взволнованный Ронин ласково посмотрел на дочь и чуть присвистнул. Конь насторожил уши, всунул голову глубже в окно.
Каменные лица конвойных солдат потеплели. Один из них посторонился. Конь, увидев своего хозяина, весело заржал,
Но в это время дверь с шумом распахнулась, офицер возвестил:
— Встать! Суд идёт!
— Лия, уведи скорее зверюгу, — прошептала Анка подруге, державшей Дастана за чамбур.
Девушка, ласково уговаривая, увела коня, а Анка, стоя, прижалась к стене. Она бросила на отца любящий взгляд и, повернув голову к судьям, сурово сдвинув чёрные брови, застыла в ожидании. Председатель внушительным тоном прочёл:
— Военноокружной суд, в составе председателя и трёх членов, ознакомился с документами, присланными начальником Закаспийской области, и постановил: отставного капитана Ронина, как не совершавшего возведённого на него преступления, считать невиновным и немедленно освободить из-под стражи.
Буря аплодисментов встретила этот приговор. Сияющая Анка метнулась к отцу, за нею последовал Древницкий. Много знакомых и незнакомых окружили Ронина.
— Теперь, папка, домой! Дедуся болен, он ждёт тебя. Садись, на Дастана, а мы с Лией — на телеграф.
Ронин обнял и крепко поцеловал дочь.
— Пусть вся семья едет сюда, не задерживается… Он подошёл к своему любимцу, приласкал его и вскочил в седло.
На Касьяновской улице среди дачных садов, большей частью принадлежавших отставным генералам, приютилось владение доктора Смагина. В густом саду стоял небольшой дом в четыре комнаты. Это был уютный тихий уголок. На длинной террасе, обвитой каприфолией, уже облетевшей от дыхания осенних утренников, сидела стройная девушка в коричневом платье гимназистки. Её прекрасные глаза, как у врубелевской Царевны-Лебедь, были заплаканы. Она сидела в садовом плетёном кресле у открытого окна и чутко прислушивалась. Там, в полутёмной комнате, умирал человек, которого она горячо любила.
Много лет тому назад, как старый волшебник, он превратил мечту её детства в радостную действительность. Простая деревенская девочка, она рвалась к знаниям, хотела учиться и стать полезной людям. Этот старый человек открыл перед нею двери к знанию. Он взял её на воспитание, определил в гимназию, помогал учить уроки, рассказывал многое, что детскому уму казалось таинственной сказкой.
Умирал дорогой человек, полезный и нужный людям, а она бессильна отдалить роковую минуту. "Хотя бы на день или на два отступила смерть… — шептали пересохшие губы. — О, если б найти живую воду, вдохнуть жизнь в это старое тело. Но, увы, живая вода только в сказках". Сейчас он в забытьи, и дежурившая возле больного сестра милосердия из общины Красного Креста настояла, чтобы девушка отдохнула.
Сегодня дед в бреду звал Анку и её, Марину:
— Анка, Маринка… не уходите… Хочу, чтобы вы закрыли мне глаза…
Она припала к его руке, а любимица Анка далеко, уехала в Асхабад, нет от неё вестей. Что делать? Чем порадовать умирающего?
У калитки звонко заржал конь. Марина метнулась в сад… Распахнула калитку и застыла. С коня соскочил Ронин, а невдалеке мчалась извозничья коляска на резиновых шинах. В ней сидели Анка и Лия. Вот они, милые подруги! С ними горе легче перенести.