Гнев. История одной жизни. Книга первая
Шрифт:
— Да, если ты не другого Гусейнкули ищешь.
— К вам приехала мать и сестра из Боджнурда. Они велели вам придти скорей в гостиницу.
«Какая еще сестра?» Но я не успел ничего расспросить у мальчишки. Он мигом скрылся за углом дома.
Шагая к гостинице, я раздумывал, как же сюда могла добраться мама? У нас нет ни осла, ни коня? Мало этого, оказывается и сестра с ней. Не могла же маленькая Мерниса приехать ко мне. Ей нечего делать здесь, да и не так просто матери было бы добраться с ней. Путает что-то мальчишка… Едва я поровнялся с гостиницей,
— Мама, и правда — это ты? Какими судьбами ты оказалась в Кучане?
Я обнимаю ее, целую в лоб и щеки и не даю выговорить слово, потому что сам без конца тараторю от радости, не могу остановиться. Мать прижалась к моей груди, гладит мои плечи, лицо, волосы. Из глаз ее катятся слезы, крупные, горячие. Это слезы радости.
— Ох, каким ты стал! — наконец говорит она. — Красивый, стройный! И усики пробились! Прямо не узнать тебя.
Она говорила и улыбалась, и губы ее дрожали от волнения. По щекам, не переставая, катились слезы.
— Родная моя, хватит плакать! — успокаиваю я ее. — Где же сестренка? Тот мальчишка сказал, что приехали мать и сестренка…
Мама вытерла глаза концом платка, легонько отстранила меня и лукаво улыбнулась:
— Пойдем, она тебя ожидает.
Мы вошли в чистое и просторное помещение. Остановились возле двери с номером «восемь». Дальше, все поплыло у меня в глазах, я был будто во сне. Открыл дверь и увидел Парвин. Она стояла посреди комнаты в голубом платье, туфельках на высоких каблуках, стройная как молоденький кипарис. Я глядел и молчал, не мог проронить ни слова. Ошеломляюще на меня подействовала неожиданность встречи. Но а Парвин была подготовлена к нашей встрече, к тому же она никогда не отличалась робостью. Увидев меня, она шагнула навстречу, вскинув руки:
— Гусо-джан, вот я и приехала!
— Парвин! Милая! Не устала в дороге? — я суетился перед ней, размахивал руками, а ноги будто приросли к полу. Неуверенно потянулся за ее рукой, склонился, чтобы поцеловать ручку, но тотчас увидел рядом ее лицо, душистые мягкие локоны… — Любимая!.. Приехала ко мне!.. Скажи — ко мне?..
— К тебе, Гусо-джан.
Потом мы сидели на ковре, все рядышком: мама, Парвин и я. Наконец-то у меня развязался язык, я болтал без умолку.
— Вот, мамочка… Твой родной сын мечтал быть воином и стал им. Как хорошо, что вы приехали. Теперь я вас буду оберегать, как верный телохранитель, буду день и ночь стоять на страже.
Я стараюсь говорить в шутку, но у меня шуточки плохо получаются, мешает волнение. Никак не соберусь с мыслями. Постепенно ко мне возвращаются спокойствие и рассудительность.
— Какими судьбами вы очутились в Кучане? Это же божественное чудо…
Вот какими судьбами, — с гордостью говорит мама. — Парвин собралась на поклонение, а одной ей, бедняжке, страшно. Вот и попросила Зейнаб-енга твою тетю Хотитджу, чтобы нашла подходящего провожатого. А как Парвин-бану узнала, что я твоя мать, тоже дочкой мне стала…
— Смелые
— Ах, сыночек, — опять говорит мама. — Бывает и тихая жизнь хуже военной. Парвин обязательно надо уехать на время от этой тихой жизни.
— Сидеть я не могла. — добавляет Парвин. — Мне стало скучно без тебя, вот я и решила поехать. Ты лучше скажи, почему от тебя долго не было писем? Может, уже забыл меня?
— Что ты, Парвин! Как я мог забыть? Ты всегда вот тут, в моем сердце, клянусь тебе!
Мама тихонько улыбнулась. Парвин посмотрела на меня любящим взглядом, и я почувствовал, будто совершил геройский поступок.
— Мама… Вы оставайтесь здесь, а я пойду к командиру, попрошу отпуск на несколько дней. — Легко я поднялся с ковра, стал расправлять складки под ремнем. — А если хотите остаться — у меня есть знакомые в Кучане. Можно жить и у них.
— Нет, сыночек, — запротестовала мать. — Парвин будет стесняться. Лучше здесь, в гостинице. Зачем беспокоить людей!
Я выбежал из номера, чтобы побыстрее возвратиться в него. Спустя несколько минут, уже разговаривал с Аалам-ханом:
— Пять дней отпуска, господин Аалам-хан. Если это не в ваших силах, я обращусь к капитану Кагелю.
— Зачем тебе капитан Кагель? — говорит Аалам-хан. — У вас же есть младшие офицеры. Передайте командование кому-нибудь из них. За остальное я сам отвечаю. Иди, чего стоишь! Торопись к матери, это твой долг.
Я поблагодарил Аалам-хана и побежал к друзьям. Едва вошел в комнату, Аббас говорит:
— Что с тобой, Гусейнкули?! Ей-богу, давно я тебя не видел в таком радушном настроений. Наверное, письмо от Парвин получил?
— Ты не ошибся, друг! Только не письмо, а она сама приехала.
— Какой молодец! Ты умеешь врать, — говорит Рамо. — Она даже в «баге фовварэ» и «садрабад» никогда гулять не ходила, а ты захотел, чтобы сюда приехала! Кто-кто, а я-то знаю высокомерие этой тепличной девицы. Она к своим близким родственникам в месяц раз заходит, и вдруг к тебе, рябому, пожаловала? Ха-ха!.. Трое суток добиралась к тебе «всемирному красавцу»! — со смехом заканчивает Рамо.
— Может, поспорим?!
— Что ж, пожалуйста, — соглашается Рамо. — Если она приехала, я себя считаю в проигрыше. Если выиграю, буду целовать ее, а ты будешь смотреть! Идет?
— Друзья, бросим шутки и займемся деловым вопросом, — строго говорит Ахмед. — О Парвин я давно слышу, что она особая девица. По своему социальному положению и тому подобное. Поскольку она из богатой семьи, нам надо обратить на нее особое внимание! Мы должны показать ей то, чего не достает в богатом обществе, — человечность!
Шутки и остроты со всех сторон. Отбиваться бесполезно, лучше молчать и слушать, когда все выскажутся.
Наконец Аббас серьезно говорит:
— Ну хватит! Насмеялись досыта. Я предлагаю организовать для Парвин специальную встречу и угощение, как принято у нас, у курдов. Иди, Гусо, и ни о чем не беспокойся. Мы сами…