Гнев. История одной жизни. Книга первая
Шрифт:
— Ой, не говорите, друзья! Страшная картина происходит. Дом правительства уже переполнен членами союза самопожертвования, а облава все продолжается.
— А зачем их тянут в дом правительства?
— Как зачем! «Шабнамэ» ведь направлена против шаха и англичан!
— Значит, уже всех виновников переловили?
— Какой там всех! Их союз по всему Курдистану? У них— сотни тысяч! Всех поймать невозможно. Сцапали только самых злостных руководителей.
— Ну и что — пойманные во всем признались?
— Не признались, так заставят!
— А вдруг — не они виноваты?
— Этого
В это время к нам подходит один из фаррашей. Оказывается, он родной брат Собхана, зовут его Рахман. Он довольно потирает руки, с губ его не сходит улыбка.
— Еще одного главаря привели. Ох и упрям, гадина! Хоть убей — не хочет признаваться!
— Кто же этот главарь? — с тревогой спрашивает Аббас.
— Я говорю о главаре Хабиб-хане. Крепкий разбойник! Твердый, ей-богу. Сто ударов кнутом по спине — и хоть бы слово сказал, гадина! Не признается, что это он написал «Шабнамэ».
— А может, действительно, не он? — спрашиваю я Рахмана.
— Ай, кулдофадар, что говоришь?! Я же лично сам достоверно знаю его почерк. Мы проверяли букву за буквой, как он писал, а потом сличили с «Шабнамэ». Да и вообще, кто же еще может сготовить такое угощенье? Он, больше некому. Ты же не напишешь! Я тоже не напишу. Пишет такие вещи тот, кто мечтает стать правителем. А Хабиб-хан давно помышляет заделаться правителем Кучану. Об этом все в городе знают. Вах, каждый сосунок об этом знает. Разве не он подчеркнул в «Шабнамэ» жирным карандашом: «У нас есть сила смирить…» Он же настоящий мятежник, этот проклятый Хабиб-хан. Разве англичане сами пришли сюда? Нет, они по велению самого шаха пришли сюда. А если б не пришли англичане, тогда бы пришли большевики. А это вай-вай!.. Национальная катастрофа!
— Может, Хабиб-хан и есть большевик? — спрашивает Аббас.
— Да нет… Большевики это те, которые ходят без штанов, а Хабиб-хан — богатый человек. Поэтому он и пишет: «У нас есть сила смирить». Мы-то простые люди, и вы простые бычки— воины! А такие, как Хабиб-хан, у них сила по всему Курдистану. Видишь, как они себя называют: «союз самопожертвования». В общем, господин кулдофадар,
Хабиб-хан хочет захватить власть в свои руки. Даю голову… Нет — руку на отсечение!..
— Теперь нам понятно… А как простой народ реагирует на это?
— Ай!.. Ему, глухому народу— какая разница? Смерть ишакам — собакам праздник! Они только и мечтают все забрать у богатых, чтобы все жили, как стадо баранов, без домов, голые и босые, как большевики!
— Ну, ладно, господа, спасибо за беседу, нам еще надо сходить на себзиварский базар, — говорит Аббас.
На себзиварском базаре такая же суматоха. Нет смысла больше задерживаться, можно получить выговор от Аалам-хана. Мы идем в расположение полка.
В два часа дня, в казарму эскадрона неожиданно входят капитан Кагель, Аалам-хан и Мовладад-хан. Я рапортую:
— Смирно! Господин капитан, в эскадроне на лицо один кулдофадар, четыре дофодара, двенадцать лейсдофадаров и восемьдесят четыре рядовых!
— Вольно! — девичьим голосом командует Кагель, поднимаясь на
— Кулдофадар, — говорит Аалам-хан, — соберите и постройте весь эскадрон. Капитан Кагель хочет говорить.
— Есть, господин Аалам-хан.
Минут через пять, эскадрой выстроился фронтом к казарме. Кагель повернулся к строю.
— Я считаю своим долгом сообщить вам, что обстановка в Кучаие с каждым днем накаляется. Враги вашей цветущей родины замыслили коварный заговор против вашего Шах-ин-шаха, который умом и сердцем стоит за персидский народ и страну!..
— Переводите, господин Аалам-хан, мы же не знаем английского языка! — возмущается Рамо.
— Надо слушать! — огрызается Аалам-хан. — Капитан Кагель говорит не па английском, а на фарсидском языке!
Белое лицо Кагеля краснеет, как гребешок у петуха.
— Да тише же вы, ишачье отродье! — орет Мовладад-хан. — Пусть говорит капитан сахеб. Я буду переводить.
— В Кучане, — продолжает Кагель, — появились большевистские агенты Советской России. Они хотят превратить всю вашу страну в руины и задушить смертельным голодом. Сейчас у них в России миллионы людей умирают от голода. Детей до восьмилетнего возраста съедают!
— Кому не понятно? — басистым голосом спрашивает Мовладад-хан.
— Куда же девали большевики хлеб и все остальное, что они забрали у помещиков и фабрикантов? — спрашивает Шохаб.
Кагель переминается с ноги на ногу, лицо его бледнеет. Он не знает, что ему ответить на этот вопрос. На помощь приходит Аалам-хан.
— За один день все сожрали! — говорит он и хохочет.
Кагель злится, уже не на солдат, а на Аалам-хана. Он что-то ворчит себе под нос, затем продолжает:
— По просьбе его величества шаха Персии, британская империя пошла навстречу персидскому народу, — спасти его от голодной смерти и большевистской чумы!
— Все понятно? — с затаенной угрозой спрашивает Мовладад-хан.
— Нам же сказали, что большевики — истинные мусульмане! — возмущается Аббас.
У капитана от этого вопроса дергаются плечи. Во рту, видно, у него пересохло, голос стал неровным и писклявым, как у молодого кочета.
— Большевики — безбожники! — гласит он. — Они сжигают все мечети и молитвенные дома. Они сжигают библию и коран…
В строю кто-то засмеялся.
— Эй ты. усатый, прекрати смех! Слушай внимательно! — кричит Мовладад-хан.
— Ай, мне безразлично: большевик или меньшевик, бедный или богатый, пусть все живут и здравствуют! — отзывается усатый.
— Провокаторы, ваши враги сегодня ночью расклеили по городу сотни антиправительственных прокламаций, направленных против его величества и ислама! И я обязан, — продолжает Кагель, — сказать вам, что правителем Кучана приняты соответствующие меры! Провокаторы уже сидят за решеткой и будут наказаны по заслугам! Не будет пощады тому, кто поднимет руку на его величество и на ислам, — не очень уверенно добавляет Кагель. И еще неувереннее заключает свою речь. — Но, конечно, командование «Курдлеви» вполне полагается на вас, курды. Вы никогда не станете большевистскими агентами. Вы всегда будете преданы шаху и всевышнему!