Гневное небо Тавриды
Шрифт:
– В хвосте и фюзеляже дыры, побиты рули глубины, - докладывает Должиков.
Дальше испытывать судьбу нельзя. Подаю команду своему ведомому Новикову:
– Уходим в облака!
Перевожу самолет в набор высоты, моторы работают на полную мощность. Маневрирую. Пулеметы Должикова и Жуковца захлебываются огнем. Успеваю увидеть, как следом за нами устремляются остальные три наши машины. И вот кабина окутывается белой мглой.
Быстро выравниваю самолет. Слой облаков не толст, ясно, что "мессеры" проскочили его и караулят нас наверху. В экипаже все молчат. Постепенно
– Иван, Сашок! Живы?
– Живы, командир!
– Что будем делать, штурман?
– Что тут делать? Надо возвращаться домой.
– Да, поработали... Давай курс, Коля.
– Держи десять градусов, выскочим на Тендровскую косу...
Минут через двадцать решили выйти под облака. Снизились до ста метров. Видимость приличная, но наших самолетов нет...
Вернулись на аэродром первыми. Через несколько минут сел мой ведомый Николай Новиков, затем Жестков.
Доложили о потере. В журнале боевых действий полка появилась скорбная запись: смертью храбрых погибли в бою младший лейтенант Семен Михайлович Самущенко, лейтенант Григорий Федорович Кондрашов, младшие сержанты Иван Николаевич Гергель и Вадим Михайлович Юрченко.
Потом ждали. Ждали возвращения остальных двух экипажей...
Не дождались.
Три экипажа за один день, за один неудачный вылет. И каких экипажа! Теперь, когда в полку оставалось все меньше и меньше опытных, старых бойцов, такая потеря казалась невосполнимой. Невосполнимой в строю. Не' говоря уже - в сердцах боевых друзей.
Еще надеялись на чудо. Может быть, хоть кто-нибудь спасся? На другое утро мы с майором Корниловым вылетели в район вчерашней схватки. Почти шесть часов два самолета, как осиротелые, кружились над морем, восемь пар глаз неустанно обшаривали рябоватую серую гладь в поисках хоть какого-то признака свершившейся здесь трагедии...
Тщетно!
На вечернем разборе гвардейцы минутой молчания почтили память товарищей.
Погибли ветераны флотской авиации, участники боев с первых дней войны капитан Александр Гурьевич Пресич, старший лейтенант Владимир Петрович Незабудкин, краснофлотец Николай Федорович Быстров, сержант Федор Иванович Стрелецкий.
Погибли отважные воздушные бойцы старшие лейтенанты Александр Романович Ковтун, Петр Михайлович Прокопчук, сержанты Петр Осипович Муркин, Виктор Семенович Терентьев.
Потом разобрали ошибки. Теперь-то все было ясно. Ясно, что следовало лететь в сторону Скадовска, затем морем - это исключало возможность наведения истребителей противника лазутчиками. Ясно, что надо было маневрировать, хотя бы и с риском нарушить строй, ведь все равно его пришлось нарушить. И - самое очевидное: группы торпедоносцев необходимо прикрывать истребителями - как на маршруте, так и в районе цели. Тем более, если заведомо известно, что враг прикрывается ими.
Но... война. Война - не служба в казарме. Здесь иногда приходится действовать и против очевидного. Надеясь на случай, на дерзость, на мастерство. Наконец, на свое боевое счастье. Ковтун, наверно, устал, залетался. Ястребков для прикрытия в распоряжении командования не оказалось.
Ночью ко мне зашла Нина, жена погибшего Петра Прокопчука, штурмана экипажа Ковтуна, моя родственница. Приехала на побывку к мужу, ждала ребенка. И вот...
– Как рассказать его родителям, Вася?
– Из штаба напишут. Добавь, что бьем врага, что отомстим. Останусь жив заеду, сам все расскажу. Если останусь...
С рассвета до рассвета
Шли жаркие бои за окончательное освобождение Крыма. Поредевший наш полк, как и вся авиация флота, работал круглосуточно.
22 апреля утром самолетом-разведчиком был обнаружен вражеский конвой на удалении двухсот двадцати километров от Севастополя. Он состоял из транспорта водоизмещением три с половиной тысячи тонн и четырех кораблей охранения.
В воздух поднялись четыре торпедоносца - Жесткова, Синицына, Ольхового, Новикова. Ведущий - Жестков. Следом взлетели пять бомбардировщиков А-20 наших соседей, их повел Александр Лунин.
Две группы одновременным торпедобомбовым ударом должны уничтожить транспорт.
Да, вот и сегодня наши торпедоносцы и бомбардировщики ушли на задание без прикрытия. Выводы выводами, возможности возможностями...
– Командир, через пятнадцать минут конвой, - доложил штурман Локтюхин Жесткову.
– Если сразу обнаружим корабли.
– А как иначе?
Действительно, иначе и невозможно: времени для поиска немецкие истребители не дадут. Но не успели и выйти в район цели.
– Два "фоккера"! Атакуют сзади сверху, - доложил стрелок-радист Иван Чумичев.
Все четыре "ила" открыли дружный огонь. Пара ФВ-190 отвалила в сторону.
– Осторожные фрицы! Огонь открывают с семисот метров.
Вторая атака была подобна первой. Убедившись в зоркости и меткости наших стрелков, "фоккеры" шли за группой, как бы выжидая благоприятный момент.
– Внимание вокруг!
– напомнил экипажу опытный Жестков. Ему стало ясно: "фоккеры" наводят на группу свои истребители, охраняющие конвой.
Через две минуты их первым заметил штурман Локтюхин:
– Слева четыре "Ме-сто десять"! Идут на перехват. Что будем делать, командир?
– Жареным пахнет, Ваня! Конвоя не видно?
– Минут через пять...
– Нету и пяти. Разворачиваюсь, возвращаемся!
– принял решение ведущий.
Прижавшись к воде, на повышенной скорости торпедоносцы пошли на север. "Мессершмитты" не увязались, остались охранять конвой. Пара ФВ-190 следовала по пятам до самого мыса Тарханкут.
Группа вернулась на свой аэродром с торпедами.
Пятерка бомбардировщиков с ходу обнаружила конвой и атаковала его. Вероятно, как раз в те минуты, когда "мессеры" были отвлечены на торпедоносцы. Но сильный огонь зениток помешал прицельно сбросить бомбы: серии разрывов легли по носу и корме в пятидесяти метрах от транспорта. Опоздавшая четверка Ме-110 преследовала бомбардировщики в течение десяти минут, затем возвратилась к своим кораблям.
В конце дня на стоянку прибежал посыльный.