Гневное небо Тавриды
Шрифт:
В то время нам часто приходилось летать на крымские города и порты, где еще совсем недавно располагались наши аэродромы, куда мы часто ездили по служебным, а иногда и сугубо личным делам.
Постепенно обнаружилось новое качество этого талантливого летчика. Нисколько не изменяя своему стилю, летая по-прежнему исключительно дерзко и смело, он стал все глубже вникать в суть дела, в теорию летного мастерства. Прежняя склонность к «философии», к поиску "корня вещей", получила конкретное содержание. На разборах боевых вылетов, на
Его слушали с полным вниманием: за плечами Кондрашина было уже две сотни боевых вылетов. Без единой аварии, без единого повреждения машины при взлетах и посадках. Невольно вспоминалось знаменитое суворовское изречение: "Вчера счастье, сегодня счастье, помилуй бог, надо же сколько-нибудь и умения!" Восхищение отчаянной смелостью и «везением» Кузьмича заменялось во мнении летчиков подлинным и глубоким уважением к одаренному мастеру своего дела.
В боях за Кавказ Андрей был впервые ранен. Но даже и тут сказалась его привычка в самых серьезных делах не терять чувства юмора, всегда оставаться хозяином обстоятельств.
Группе Кондрашина была поставлена задача: взлететь с аэродрома постоянного базирования и нанести удар по кораблям в порту Керчи. Затем сесть на запасной аэродром, заправиться, подвесить бомбы и снова пойти на ту же цель с возвратом уже на свой аэродром.
К Керчи летчики подошли на высоте около четырех тысяч метров. Спикировали. И когда бомбы были уже сброшены, самолет Кондрашина сильно встряхнуло разрывом снаряда, он принял почти вертикальное положение. Ведомые решили, что произошло непоправимое. Но Кондрашин сумел выровнять машину и, как ни в чем не бывало, вернуться в горизонтальный полет и вновь возглавить группу.
Когда сели на запасном аэродроме, летчики сбежались к машине ведущего. Они увидели, что осколком снаряда насквозь пробит фюзеляж под кабиной. Командир вылез, прихрамывая, из сапога сочилась кровь. На вопросы товарищей не ответил.
— Быстро заправляться! Подвешивать стокилограммовые бомбы!
Снарядил группу для нового вылета, выпустил ее в воздух, потом сел в свою изуродованную машину, запустил моторы, взлетел и пошел в сторону основного аэродрома. И никто не знал, что сев в кабину, летчик привязал поврежденную ногу к педали, что от боли его мутило, временами и вовсе подступала дурнота…
Когда товарищи пришли к нему в госпиталь, похвастался:
— Во, братцы, как меня хватило!
И показал свой сапог с развороченным носком. Ребята переглянулись: отлетался Кузьмич, ясно, что осколком отхватило чуть не полступни. Принялись ободрять, выражать сочувствие. Кондрашин выслушал все с подобающим вниманием, принял советы, соболезнования. И вдруг расхохотался.
— Спасибо, хлопцы! Только ошибочка вышла. У фрицев. Не учли одного
Через минуту общий хохот потряс палату. Оказалось, что сапоги у Кондрашина были с чужой ноги, с огромным запасом, осколок оторвал только палец…
Полностью проявился зрелый талант этого замечательного летчика в дни боев за изгнание врага с Кубани, за освобождение Новороссийска, Таманского полуострова. Кондрашин стал командиром звена, а затем и комэском, водил большие группы пикировщиков на порты и конвои, наносил сокрушительные удары по живой силе и технике отступающего противника. Танкеры, баржи, транспорты, портовые сооружения, склады, танки и автомашины, сотни гитлеровских солдат могли быть записаны на боевой счет Андрея Кондрашина и его друга штурмана Анатолия Коваленко.
Боевое напряжение стало как бы родной стихией отважного летчика. Он думает только об одном: будет ли погода и какую цель обнаружит сегодня разведка. О себе забывает начисто.
Перед высадкой десанта в Новороссийский порт, в начале сентября сорок третьего года, авиация Черноморского флота нанесла несколько бомбоштурмовых ударов по аэродрому Анапа. Целью их было ослабить группировку истребителей, стянутых сюда фашистами.
Первой на это задание вылетела эскадрилья Кондрашина. Ее прикрывали десять истребителей.
При подходе к городу перед бомбардировщиками встала стена разрывов: противник решил, что самолеты идут на порт. Кондрашин прошел заградогонь, не меняя курса. Вот и аэродром. На стоянках, в капонирах и в поле в шахматном порядке рассредоточены «фоккеры» и «мессеры». Маскировочные сети не мешают видеть их издали.
— Пошли, братцы, — командует негромко Кондрашин, ложась на боевой.
Оглядывается, видит, как еле заметными эволюциями летчики корректируют свои места в боевом порядке. Все правильно.
— Пикируем по команде!
Цель площадная, бить надо не по отдельным самолетам, а по всей стоянке, для этого он и приказал взять бомбы небольшого калибра: разброс при серийном бомбометании будет большим.
— Пошли!
Кондрашин входит в пике. Моторы приглушены, но скорость стремительно нарастает. Тишина сменяется воем. Вой переходит в свист. Угол пикирования семьдесят градусов. Встречные трассы, вьюга разрывов… Кнопка нажата… Изо всех сил ручку на себя… Тело становится стопудовым, внутренности опускаются вниз…
И так — три захода. Каждый — сквозь огненную метель.
— Сбор!
Уходя, сосчитали: девять дымовых столбов. Сжечь девять вражеских самолетов за один налет — результат хороший. На каждого по одному. Да еще сколько побитых осколками…
Ни один истребитель противника взлететь не успел.
23 сентября 1943 года Советское информбюро передало: "Авиация Черноморского флота атаковала в районе Керченского пролива и порта Керчь транспортные средства противника и уничтожила десять быстроходных десантных барж и три сторожевых катера противника".