Гнездо времени
Шрифт:
– Мамочка, это не играет значения!
– хрюкнул и Петя.
– Главное, чтобы вкусно и питательно.
– Думаю, мы едим свинину, - предположил я, тоже немного подхрюкивая.
Вскоре мы нахрюкались вдоволь. И сидели, прямо скажем, с отупевшими свиными рылами. За исключением, конечно, Оли.
– Что будем на десерт?
– поинтересовалась она.
Я открыл меню такой толщины, что оно напоминало скрижали завета, полученные когда-то Моисеем.
Первое попавшееся на глаза как-то удивило, и я прочитал для смеха.
–
Петя опять захрюкал, а Оля сказала с некоторым вызовом:
– Вообще-то я не против. Будет что вспомнить!
– Ну уж, мамочка, это дудки!
– подпрыгнул Петя.
– На пятьсот долларов можно месяц не просыхать. Доживешь до ста лет, куплю тебе бутылку соответствующей выдержки. А пока пей, чего попроще!
Оля внезапно обернулась ко мне:
– Купите даме всего одну рюмку столетнего коньяка!
– Мы, кажется, уже на "ты", - сказал я оторопело.
– Тем более, - согласилась Оля.
– Так купишь или нет?
Я оказался в труднейшем положении. На этот прямой вопрос надо было отвечать однозначно. Но что? Я бегло взглянул на Петю - он отвел глаза, будто бы изучая лианы, свисавшие с потолка. Пауза затягивалась, а в голову не приходил достойный ответ.
Обычно в таких душещипательных местах повествование прерывается и видишь мелкий хвостик: " Продолжение в следующем номере". Или же внезапно начинается землетрясение.
Я тупо перебирал всяческие варианты, как гимназист, начисто позабывший, что следует за строкой "Мороз и солнце, день чудесный..." Не мог же я попросту сказать: "Шиш тебе, Оля!" Это явно не укладывалось в мой образ. Впрочем, почему бы и не сказать - хрен с ним, с образом.
Чувствуя себя препаршиво, я выдавил:
– Кажется, у меня нет при себе нужной суммы.
Но Оля играла в быстрые шахматы.
– Ничего, - улыбнулась она.
– Петр даст взаймы!
Это был сильный, но чуть-чуть неточный ход. Он подключал Петю, который, как было заметно, хотел остаться вне игры, простым зрителем.
– Я не дам ему денег, - сказал Петя угрюмо.
– Мы знакомы всего неделю чего доброго не отдаст!
– Он напишет расписку, - предложила Оля.
– Или оставит чего-нибудь в залог...
– Ни расписок, ни залогов!
– сказал я в отчаянии.
– Мне не нужны эти деньги! Расплачусь кредитной картой.
Оля положила руку на мое плечо.
– Видишь, всегда можно найти выход - было бы желание! Кстати, мне не нравится столетний коньяк. Не хочу!
– Нет! Теперь выпьешь!
– сказал я жестко, отбрасывая Олину руку и подзывая Ленина Ивана: - Ванюша, принеси этой стерве столетнего коньяку!
Казалось, его хватил легкий удар.
– О, простите, простите, но столетний коньяк кончился, - сказал он с таким видом, будто только что самолично допил бутылку.
– Может быть,
– Нет, это барахло мы не пьем, - стремительно отреагировал я.
– Нету ли портвейна? "Три семерки" или "Агдам".
Это добило Ленина Ивана. Он сокрушенно покачал головой, чувствуя, что предает свое русское имя.
– Тогда три кофе!
– распорядился я.
– Столетней выдержки, - конечно же, добавила Оля.
ХЕЛЛУИН В ЧИЛИ-ВИЛИ
В быстрых карибских сумерках чернело перед нами огромное дерево. Его крона терялась в небесах. Иначе, как древом, его невозможно было назвать. Вероятно, на нем спасались от потопа Нене и Тата.
Ветви древа простирались по сторонам на многие метры. Оно было старым, это древо. И оно было голым.
А на ветвях его сидело множество громадных птиц. Казалось, это плоды древа. Длинные хвосты падали долу. Птицы были белы и недвижны. Но вдруг, внезапно, то одна, то другая пронзительно кричали загробно-металлическими голосами. Наверное, в этот самый миг где-нибудь на Земле отлетала грешная душа человеческая в лучшие, надеюсь, миры.
Дрожь пробирала от этих криков, от этой неподвижности, от белизны и оголенности. Я вспомнил сирен, сгубивших приятелей Одиссея.
– Что это?
– спросила Оля, бледнея и крепко цепляясь за Петю.
– Есть древо жизни, а это, судя по всему, древо смерти, - произнес я зловеще.
– Ну тебя, - сказала неуверенно Оля.
– Пойдемте отсюда!
– От древа смерти не уйти, - изрек я, и, как бы подтверждая это, гаркнули пронзительно птицы. Было похоже, что само древо кричит подземельным, корневым голосом. А после воплей наступила умопомрачительная тишина.
Можно было услыхать, как поскрипывают перья длинных птичьих хвостов.
Но за этим поскрипыванием угадывалось и другое, потяжелее, повесомей чьи-то шаги.
Кто-то черный и кривоватый возник из-за древа. А может быть, вышел из него? Дух древа?!
– Оля, - сказал он, приблизившись.
– Откуда он знает мое имя?
– скороговоркой шепнула Оля, приседая и прячась за нас с Петей.
– Меня зовут дон Альфонсо, - сказал кривоватый дух.
– Я стерегу паво реаль. Красивые птицы и дорого стоят.
– Оля, - поздоровался я, - привет! Никогда не видел белых паво реаль.
– А кто они такие?
– спросила, ободряясь, Оля.
– Королевские индюки, или павлины!
– Они могут спать только на ветках деревьев, - пояснял дон Альфонсо. Те, что с хвостами покороче, - самки.
Под руководством дона Альфонсо мы обошли вокруг дерева. Оно уже не казалось таким зловещим. А индюки, хоть и королевские, оставались индюками. Дрыхли себе на ветках и вскрикивали спросонок...
Завершив экскурсию, дон Альфонсо ухмыльнулся.
– Хотите поглядеть на других павлинов? Тут, в парке, кабаре Чили-Вили! Я провожу.