Гном. Трилогия
Шрифт:
Он не обратил внимания на ее ругань, не обиделся на ее оскорбления, как не обиделся бы на младенца, напрудившего ему на жилетку, или на щенка, погрызшего домашние туфли. Тот, кто не отвечает за себя, может причинить вред, а оскорбить не может в принципе. Ответственный человек такого может даже убить, но не может на него рассердиться. Фыркнув, она решительно проследовала к лазу.
– Ты хотелль сделать что-то очень глюпый? Я-а, но человек имеет право делать это, потому что он делать плехо во-первых себе. А ничего другого от тебя, я сожалею, и не ждатть.
Было задержавшись, она снова продолжила свой порыв. Мысли в голове метались, рикошетируя, как осколки в тесном бункере. Это же так получается, - выходит, что она ни выкинь, этого от нее и ждут?
– Один вещь, Анфи-са! Только один!
– Ну?!
– Постарайся каждый день приходить к обед.
– Как же!
– Выплеснула она сгоряча и покраснела, поняв, что опять сказала ожидаемую от нее глупость.
– Ждите!!!
– На-айн! Нетт, нетт, я, разумеется, не ждать.
– И уточнил.
– Это правда.
Окончательно запутавшись, или вообще черт его знает почему, но только с этого дня она старалась попасть к обеду. Как будто проклятый фриц привязал ее чем, ей-богу.
Вообще же Эшенбах именно в силу своей молчаливой благожелательности стал чуть ли ни первым человеком в жизни Дарьи Степановны, с которым она позволила себе поделиться заботами. Если точнее, то всего одной заботой, потому что остальное было не в счет. Мелочами, не заслуживающими внимания. В ходе поисков блудной дочери, постепенно приближаясь к не имевшему своего постоянного места детищу, она поневоле довольно много узнала о ее образе жизни.
– ... гулящая.
– Пригорюнилась Мама Даша, как это приключалось с ней время от времени, минуты на две - на три.
– Не то с двенадцати лет, не то мене. Из-за ее и домой не поехала, тут застряла, чтоб не убегла. Да с дурной болезнью, Марьяна-фершалка на учет ставила, вылечила. И ладно бы так гуляла, а то, бают, такую срамоту творила...
И простыми словами объяснила, какую именно. Впору было сгореть со стыда, а ему хоть бы что.
– Это называется "французская любовь", - кивнул он, - молодые девушки рискуют получать сильную привычку... Но это не есть сильный вред для здоровья. Это есть, как его? А, "ерунда", вот.
Такое спокойное отношение к тому, что у нее вызывало почти суеверный ужас, на какую-то минуточку обидело ее, но потом она вдруг, первый раз в жизни почувствовала что-то вроде облегчения только от того, что, оказывается, на ее проблему может существовать совсем другой взгляд.
А он, тем временем, продолжал.
– Свободная любовь...
– блядство, да?
– это, разумеется, не есть хорошо. Но у вас исходно неверный подход. Она не только есть твоя дочь, она во-первых своя собственная. И ви не сможете жить за нее ее жизнь, только до предела осложнить свою.
– Тебе хорошо говорить, немчура!
– Мне не есть хорошо говорить. У меня билль две дочерь, они вместе с моей женщиной погибли в поезд. Воздушный налет, да? И поэтому я знаю, пусть бы жилль как хотят, только бы жилль.
– Да мне-то что делать?
– Я думаю, - ты все делать правильно. Все время работа, обо всем заботиться, ничего не делать плехо, хорошо воспитайт сын. Скорее, нужно кое-что не делайт. Не ругать, не спрашивать, где была.
– И сказал вдруг с едва заметным, но неожиданным оттенком важности.
– Я посмотреть.
И она вдруг успокоилась, поверила: он знает, что говорит, и в данном случае может оказаться полезным другой, полученный совсем в других условиях опыт. Опыт больших городов, где люди в уличной толпе не знают друг друга, а в многолюдье легко, как какое-нибудь поветрие, распространяются как знания, так и пороки.
Он бы сказал по-другому: традиционное общество имеет слишком узкий диапазон приемлемых форм поведения. Поэтому при смене уклада, переходе к цивилизации всякого рода коллизии морального характера, скорее всего, попросту неизбежны.
"... Большой Хлеб. Такой большой, что хватило
А совместными усилиями госторговля с рынком подстроили партии, правительству и советской власти ловушку, которой те вовсе не ожидали.
Это мужчины ходят за покупками. Женщины ходят на базар. В сопровождении мужчин, когда предполагается закупка картошки на зиму, капусты и огурцов под засолку, или в одиночку в остальных случаях, чтобы не мешались. Воскресным утром по холодку. Но уже и в эти ранние часы приближение базара давало о себе знать издалека. Чуть ли ни за два квартала от довольно скромного участка земли за изгородью, с надписью над входом "Колхозный рынок". Куда там. В этом году, в этих краях, да еще в августе месяце он и близко не был способен вместить всех желающих. Прямо на тротуарах, на обочинах дороги, в близлежащих дворах, за гостеприимно распахнутыми или осторожно, с намеком приоткрытыми воротами частных подворий высились горы белой, желтоватой, розовой картошки, золотистого, синего, красного лука. Пирамиды помидоров всех цветов и размеров, от "сливки" размером поменьше куриного яйца и до огромных, чуть ни в два кулака, красно-розовых, от спелости готовых лопнуть, обнажив зернистую мякоть неописуемого вкуса и с головокружительным запахом. Отвалы бесстыдно-зеленых, пупырчатых огурчиков. И самая малость, - горками по три - по пять штучек, - малосольных. Арбузы из Астрахани, терриконами повыше человеческого роста, хотя до главной арбузной поры оставалось еще недели две-три. Дыни из Средней Азии в жару источали такой аромат, что свербело в носу, а во рту сама собой начинала скапливаться слюна. Уже здесь - связки остро пахнущей вяленой рыбы, местной, из Дона, и привозной, с Волги, но пока - в сторонке, пока - скромно, понемногу, пообок от основного товара, не как главное. Только в качестве слабого намека на неописуемое богатство рыбных рядов самого базара. Бабушки с яблочками ранних сортов, связками зеленого лука и пучками петрушки с укропом. Ох, уж этот укроп с его запахом. Этакая мелочь, - а умеет создать нужный настрой.
Но тут продавались товар простой и бесхитростный, тяжеловесный и подвохов не содержащий. Вещи более серьезные, за которыми глаз да глаз, полагалось продавать на самом рынке. Если получится. В этом году, решив прекратить борьбу со стихийными явлениями природы, власти пошли на то, чтобы развернуть несколько торговых рядов перед воротами, на базарной площади. Еще примерно в два раза больше организовались сами.
Пахучее подсолнечное масло артельной выделки или вовсе самогонное, от светло-желтого, до почти коричневого. Мед, только откачали, прямо с пасеки, или вовсе в сотах, на любителя, и тут разнообразие цветов и еще больше от почти белого, с акации, и до почти черного, но больше всего липового, с самым летним запахом на свете.