Гном. Трилогия
Шрифт:
Сам тон, которым он задал этот вопрос обозначал, что все остальные факты точно так же не будут приняты во внимание. Ни то, что авиация северян даже не думает сдаваться, ни на йоту не снижая своей активности над полем боя. Ни то, что атаки против целей в тылу врага стали практически невозможными. Ни то, что в линейных частях авиации появляются признаки истощения, а пилоты опасно утомлены. Впрочем, что-то такое Макартур все-таки услышал:
– Я свяжусь с Вашингтоном. Пусть пришлют наши новейшие машины, - не годится, чтобы у кого-то было лучшее оружие. Это плохо влияет на боевой дух армии.
Трудно судить, был ли генерал выдающимся военачальником, - в этом сомневались многие, в том числе его собственный главнокомандующий, президент соединенных штатов Трумэн, - но в том, что он был величайшим специалистом по саморекламе, сомневаться не приходится. То, что на родине широкие массы избирателей
После Инчхона, который еще давал возможность обвинить его в слишком больших потерях, ему нужен был успех бесспорный и абсолютный. Ослепительный настолько, что все предыдущие обстоятельства просто перестанут существовать. Хотеть - значит, мочь. Его воля неизменно преодолевала, да нет, СМЕТАЛА любые препятствия, на бейсбольном поле так же, как на поле боя... а то, о чем с таким многозначительным видом говорят все эти люди, - даже и не препятствия вовсе. Это выдумки, которые кажутся препятствиями людям с мелкими душами, у которых осмотрительность прямо переходит в трусость. И если им хочется, чтобы весь этот вздор именовался фактами, - тогда тем хуже для фактов, которые осмеливаются противоречить его замыслам. Очевидно, существует много сортов истины, и все эти бессвязные огрызки сведений - самый низший ее сорт. Высший - это прозрение истинных избранников Судьбы.
И, надо сказать, Судьба подала Знак своему Избраннику. Буквально через полчаса после того, как он отпустил Уэбба, пришло долгожданное сообщение: сегодня, двадцать восьмого января 1951 года на три четверти разрушенный и сожженный Пхеньян, наконец, пал. Разрозненные группы северокорейских и китайских войск спешно отступают на север. Управление ими, судя по всему, полностью утрачено.
Очевидно, чего-то они, все-таки, добились. После захвата Пхеньяна сопротивление, сохранив ожесточенность, как-то стало менее упорным. И то сказать: после тех потерь, которые они понесли, казалось немыслимым, что они и вообще могут как-то сопротивляться. На языке казенных репортажей это называется "отдельные, разрозненные очаги сопротивления". Репортерам хорошо, им не приходится идти под пулеметный огонь и град мин, которым осыпает атакующих такой очаг, даже если он "отдельный". Не приходилось выковыривать из немыслимых нор людей, окончательно утративших страх смерти, но еще не потерявших желания убивать. И не было его, стремительного наступления, войска продвигались на пять-шесть а чаще - на три-четыре километра в сутки, где больше, где меньше. К северу от Пхеньяна стало заметно холоднее и начали отмечаться первые трудности со снабжением. И снова, как и всегда на Востоке, в тылу начались партизанские действия. Пока еще без особого размаха, как будто пробуя силы свои и противника.
Рядовой, сержант, командир взвода не видят, что враг отходит только на направлении главного удара, а соединения, отброшенные этим ударом в сторону, цепляются за опорные пункты и держатся, потихоньку консолидируясь и пополняясь, пользуясь тем, что на них сил уже не хватает. Для полного счастья что рядовому, что командиру полка вполне достаточно тех врагов, что прямо загораживают дорогу на север. Это командующий должен видеть, что обстановка меняется, в том числе, его стараниями, и, что не менее важно, - как меняется. Но он, как положено, видел главное, то есть то, что хотел видеть: враг отступает и победоносные войска южан гонят его. На уровне взвода, роты, полка видно только, что горы кругом становятся все выше, пропасти по сторонам узких троп все глубже, а карты - все ненадежнее. И впрямь: кто их тут делал? Когда? Какой обладал квалификацией и сколько имел времени для тщательной топографической съемки? Практически это оборачивается тем, что каждая конкретная тропа в горах ведет неизвестно - куда, спросить, как правило, некого, а спрошенные старательно не понимают ни слова, и в ответ на вопросы не врут, а просто несут совершенно бесполезную чушь на каких-то невнятных местных диалектах. Поход во все более холодную, все более безлюдную, все более дикую местность. В неизвестность, хотя, тем не менее, ежедневных стычек и настоящих боев никто до сих пор не отменял.
С каждым шагом на север вытянутая кишка войск союзников становилась все тоньше, порядки в этой своеобразной колонне - все реже. Дело даже не в каких-то особенных потерях: все время, на протяжении всего пути, приходилось оставлять какое-нибудь тыловое и фланговое охранение, потому что ненадежность положения ощущалась уже на уровне инстинкта, чем ближе к переднему краю, тем сильнее. Что наверху, то и внизу: армейские группы оставляли
Что наверху, то и внизу. Очень хорошо и полезно для армии, когда и армейские группы, и полки, и роты действуют в соответствии со здравыми и, к тому же, во многом сходными принципами. Наверху: в ночь на двадцать второе февраля нависшие сконцентрированными массами на флангах группы китайских армий с небольшой добавкой войск КНА обрушились на растянутые вдоль полуострова силы Южного Альянса. Для командиров полкового и дивизионного уровня это выглядело, как совершенно внезапное появление чертовой уймы вооруженных китайцев, которые в полном молчании атаковали их, давно уже спокойные, участки обороны. Стрельба, вопли, взрывы реактивных гранат, и практически мгновенная гибель личного состава, находившегося непосредственно на позициях.
Совершенно естественный исход при локальном численном соотношении один - к двадцати. Непонятно было только, откуда взялись все эти китайцы? Вроде бы, - всех уже перебили?
Прорвав оборону, собранные в три группы армии не стали дожидаться утра, начав своими передовыми соединениями ночной марш на стратегическую глубину, все дальше проникая на территорию, доселе контролируемую противником. Тактический прорыв почти повсеместно был преобразован в оперативный, а там, где первый удар пришелся не по американским или британским частям, а по самим южнокорейским войскам, прорыв носил характер настоящей катастрофы.
За исключением случаев предельного массирования огня, когда на передний край обрушиваются сотни тонн бомб и снарядов специальных артиллерийских соединений РГК или целых бомбардировочных армий, бой в атаке и обороне ведут между собой отделения и взводы. Как бы много их не было. Поэтому на тактическом уровне стратегическое наступление началось с множества взрывов, вызвавших изрядный переполох у атакованной стороны.
Китайцы с очень хорошей координацией действий взорвали множество заранее заложенных фугасов большой мощности. В некоторых местах взлетели на воздух разминированные, вроде бы, мосты, в других, мощные взрывы обрушили целые утесы, завалив проходы между скал. Эти меры предпринимались только там, где разрушения не могли помешать дальнейшему переходу в наступление. Основным же средством стали этой ночью хорошо замаскированные огнеметные фугасы большой мощности. Как правило, их закладывали сразу несколько, и те, что поменьше, служили ловушкой и преградой одновременно: когда к омерзительно воняющему горелым мясом месту страшной гибели товарищей подходили солдаты, взрывался следующий фугас-ловушка. После этого желающие подходить к страшному месту исчезали. И еще: в некоторых местах устанавливали, казалось бы, прочно забытые за семь лет фугасы "объемного" действия. И не только устанавливали: этой ночью солдаты Южного Альянса впервые с начала конфликта услыхали сдержанное, жуткое, как у далекой грозы, погромыхивание могучих турбин высоко в ночном небе, после чего в ключевых местах занимаемых позиций рванули, выжигая все живое, специальные боеголовки.
И все эти меры были посвящены, по сути, одной задаче: как можно сильнее расчленить боевые порядки южан, изолировать их части друг от друга, а потом рассечь уже по-настоящему. Идея, в принципе, здравая, но дала она что-то этой ночью или же нет, сказать трудно. Это потом, в мемуарах полководцев и учебниках по военной истории подбираются названия происходящему: "отбросили", "потеря управления войсками", "отход", "отошли" - да "отступили". Для отдельно взятого человека такое развитие событий на фронте обозначает, что он, после минут или часов смертельного ужаса, внезапно оказывается потерянным в незнакомой, дикой местности, один, или с двумя-тремя такими же бедолагами. Если, понятно, останется жив.
Выясняется, что даже в густонаселенной стране полным-полно безлюдных мест такого рода, какие в обычной жизни и на глаза-то не попадаются, вполне диких или со следами человеческого вмешательства, но от этого не менее опасных, не менее труднопреодолимых. Это в мирное время, когда выход в обитаемые места обозначает, чаще всего, конец злоключений, а когда воюешь в чужой стране, обитаемые места надо обходить чуть ли ни в первую очередь. Зимней ночью неизвестно - где, без еды, воды, курева и сколько-нибудь ясных перспектив. Разгром убивает даже сам собой, без дополнительной помощи пуль и осколков. Именно в таком положении этой ночью оказались многие тысячи и, возможно, десятки тысяч людей, а многие еще и не подозревали о произошедшей катастрофе, так что черед их мытарствам, их смертям наступил только утром. Можно сказать, им повезло: у них по крайней мере еще оставалось несколько часов счастливого неведения.