Гномон
Шрифт:
До тех пор пока гений, неустроенность, общность и преступность не соединились, пока это место и все его личности не сплавились воедино, пока «хорошие» и «плохие» не отказались добровольно от различий между собой, чтобы сотворить единое сознание невиданной мощи, дабы воплотить замысел столь гордый и масштабный, что даже люди, чьи физические тела разбросаны в пустой межзвездной ночи, чье восприятие позволяет видеть атомы и зоны, растерялись и испугались его.
На случай, если до тебя еще не дошло, я говорю о себе. Я — все, что было заключено в той тюрьме, сплавленное и собранное воедино. Это мое преступление: я был рожден другим — вышел из D"ammerung [31] в рокочущий прибой Verst"andnis [32] .
31
D"ammerung (нем.) —
32
Verst"andnis (нем.) — понимание, разумение, сознание.
Я завожу один из своих инстансов в переходную комнату и подключаюсь. Белые стены, больничный покой. Иногда переходные комнаты похожи на операционные; иногда — на волшебные дилижансы. Древний спор между стилем и сутью, избыточностью и минимализмом. Меня это не трогает. Переходная комната — средство передвижения. Место подключения. Название обманчиво, поскольку ничто никуда не переходит в пространстве или времени: скорее их следовало назвать запутанными комнатами. Но хотя от обезьяньих предков нас отделяют сотни тысяч лет, все равно, если ты закрыл глаза в одном месте, а открыл в другом, это для нас переход. Переходная комната — маленький кусочек порогового бытия, и, я полагаю, в них есть глубокий смысл, но в реальном мире они ничуть не интереснее крышки люка. Да, я знаю: по крышкам люков можно изучать историю индустриализации и урбанизации. Мне просто плевать.
Я подключаюсь и говорю: «Загрей». И Загрей отзывается, открывает мне путь, устанавливает запутывание с уже подготовленным для меня инстансом.
Иногда мне приходило в голову, что Z — настоящий инопланетянин или искусственный интеллект, который сумел перепрыгнуть пропасть рекурсии и стал по-настоящему живым. Тут дело даже не в чуждости, присущей аутофагическому планетарному сознанию, а в совсем ином ощущении, которое связано с глубоким, неизбывным страхом темноты. В общем, Загрей — это вам не среднестатистический гражданин.
Я открываю двери, позволяю новому инстансу влиться в меня и, наоборот, знаю, что с ним войдет небольшая частичка Загрея, как вирус гриппа в закрытой комнате.
— Привет, Z.
— Проходи в гостиную.
Z думает, что это смешно.
Имя происходит от ионийского слова «загре» со значением «яма, ловушка для ловли зверя живьем». Изначального Загрея сожрали титаны, но его сердце, выношенное смертной женщиной, родилось богом вина и безумия. Думаю, можно смело утверждать, что матери нечасто называют своих детей Загреями. Такое имя выбирают себе самостоятельно, если хотят подчеркнуть полное отсутствие социальных навыков общения. Хотя это и так становится понятно, стоит увидеть, что из себя представляет Загрей и как он живет.
Я нахожусь в гипсовой пещере, наполненной белыми телами — неподвижными и безмолвными. Будто подводная пещера с выводком слепых рыб, но каждый из них меня видит и знает, что я другой. И каждый из них — один разум в конечном итоге. Я вспоминаю морские анемоны на коралловом рифе, как рыбы-клоуны гнездятся в их щупальцах, и думаю, что будет, если моя слизь не пройдет проверку. Что ж, он меня ужалит, будет больно, а потом я окажусь там, где был, целый и невредимый, только придется вычистить крошечные частички Z в себе, выжечь их. Загрей украсил помещение: вместо электричества на стенах чадят факелы, в их бледном пламени все выглядит немного двухмерным и странным.
Я сказал, что мне нравится Z, и это правда, но я признаю, что он в некотором роде хищник. На Меррите несколько лет назад была вспышка. Почти все северное полушарие заразилось и начало строить пещеру — такую же, как эта. Планетное ополчение выступило туда и все зачистило, Z пришлось
Ближайший ко мне Загрей говорит:
— ТысебеполностьюотдаешьотчетвтомчтонаходясьвнутриструктурытыпребываешьвмыслиЗагреяивсечтотывидишьэтомысльставшаяреальностьюивсечтотампроисходитэтосоннотыплотьаплотьможетпострадатьилиизменитьсякаквпрочемиразумноэтокудаболеесмутнаятемадляобсуждениясомножествомпеременныхисубъективныхоценокчтоидеальновоплощаетпогонюзабесполезнымзнанием?
Да, никто не понимает, что это значит, если только не был здесь прежде.
— Да.
Инстанс пожимает плечами и отворачивается. Кажется, Z что-то с собой сделал с того времени, как я был здесь в последний раз, что-то ожидаемо безумное. Я чувствую изношенность его структуры как помехи в моем собственном потоке мыслей. Думаю, по сути, он провел частичное иссечение мозолистого тела; оно по-прежнему соотносится с его личностью, бессознательным по всем его инстансам, но не у всех теперь есть доступ к непосредственным мыслям друг друга. Он максимально приблизился к отколу, а затем остановил процесс, чтобы побыть в собственной компании, поговорить с собой, не осознавая, что именно сам себе скажет. Соблазнить себя самого. Убить себя самого. Это очень похоже на Z. Тут всё сложнее, запутанней. Какой-то доплеровский эффект, словно он приближается и удаляется одновременно, сжимается, когда говорит, и расширяется, когда слушает. Нет. Не так. Да, именно так.
Обратная связь. Я слышу себя в зеркале не до конца ассимилированного мозга, и этот эффект усиливается эхом в пещере отступающего сознания Z. В любом другом месте тебе дадут чистый инстанс, но не здесь. Здесь он теплый и влажный, богатый переходами, и биологическое облако раздраженно трепещет, не находя привычного присутствия родителя. Я уже забыл, как ненавижу предварительные прикосновения.
Я иду дальше и вглубь. За пещерой раскинулся пейзаж — такой же белый, как сама пещера, даже деревья все белые. Не знаю, как это устроено. Может, я вижу мир в другой длине волны. Может, Z хочет, чтобы я так его видел. Или вообще это никак не связано со светом, просто Z перевел мир на другой первичный источник энергии.
Некоторое время я иду по колышущимся полям кукурузы. В зарослях резвятся животные с молодняком, набирают вес. У подножия деревьев, обрамляющих кукурузное поле, лежат плоды, и я вижу мух, мух едят пауки, а пауков — птицы, птиц — что-то маленькое, хитрое и зубастое, но лица его я не вижу, оно прячется, и все они бледные почти до прозрачности, как рыбье брюхо. Да и я сам тоже: странное белое лицо, белая кожа, длинные руки и ноги. Андрогинное тело будем пока считать любезностью.
Сладковатый запах течет среди стеблей кукурузы, так что слюнки текут. А потом я слышу крик, радостное приветствие и вижу симпатичного юношу, который машет мне с ветви дуба, возвышающегося над садом.
— Не сходи с тропы.
— Я и не собирался.
— Это к лучшему.
Я не схожу с тропы. Нельзя сходить, если ты не идиот. Сколько раз нужно это услышать — в каждой сказке, какую тебе рассказывали? Не сходи с тропы. Юноша смеется и машет мне вслед. Что-то плотоядное рычит в зарослях за приманкой.
Для чужаков Загрей кажется преданным одной цели — выяснить, кто ты такой. Если позволить себе отвлечься, события станут все более дикими, чтобы выявить, каковы твои настоящие базовые ценности. Однажды я видел, как за целым отрядом посетителей с Линдхольма погнался тигр и разорвал их на части, потому что они не могли решить, сотрудничать или спасаться — выбрать между социализацией и личными потребностями. За это Загрею пришлось заплатить солидную компенсацию, поставить новые тела и целый особняк, и еще много всего по статье возмещения убытков. Когда они уезжали, обещали скоро вернуться. Загрей пообещал, что в следующий раз они смогут быть тиграми, и думаю, это стало верным залогом того, что они никогда не вернутся — если только не они сейчас там, в траве. Возможно, некоторые из них до конца не ушли.