Гностики и фарисеи
Шрифт:
Не научившийся ещё, должно быть, в силу нежного своего возраста, скрывать переполнявшие его чувства, чумазый так и зашёлся радостью. Глаза его загорелись сухим блеском, губы растянулись в улыбку и на свет Божий показались широкие с зубчатыми ещё краями белые зубы.
– Может, и серёжки купишь... Я дёшево отдам...
Кто знает, что ещё купил бы Максим, задержись он на перроне хоть немного. Но к счастью, подошёл поезд и разлучил Максима с новым другом, чьё имя Максим так и не узнал...
Раздумывая теперь над тем, что ждёт его в Туле, и над тем, правильно ли он поступил, купив кольцо, Максим испытывал противоречивые чувства. С одной
– думал Максим, рассматривая свою покупку.
– Шикарная вещь!.. Теперь бы продать его подороже... Надо в Туле на вокзале попробовать. Рублей за пятьсот хотя бы... Нет, сначала нужно выяснить, сколько эта штука стоит в магазине... Да и торговать на вокзале не солидно... Что я, цыган, что ли? Знакомые ещё увидят. Передадут дяде. Скажут: "Ваш Максим на вокзале обручальными кольцами торгует!" А дядя, конечно, родителям... И понеслась горбатая по кочкам!.. Нет, на вокзале точно нельзя..."
Потом он с одного пальца переодевал кольцо на другие. Потом тёр его об лацкан куртки, отчего кольцо заблестело пуще прежнего, а на лацкане остался едва заметный тёмный след. Потом ещё и ещё раз представлял себя Максим в роли добытчика, и тогда малознакомое, но очень приятное чувство собственной значимости захлёстывало его, побуждая расправлять плечи и смотреть вокруг увереннее. И жизнь тогда начинала казаться ему интересной и увлекательной, а сам он - сильным и способным на многое.
С другой стороны, что-то тяготило и не давало покоя Максиму с самых тех пор, как были отданы деньги за кольцо. Точно вместе с кольцом купил Максим что-то томительно-неприятное, засевшее гвоздём в сердце. И теперь это что-то ныло в груди, вызывая болезненное беспокойство и холодную тоску. Но ни истолковать, ни выйти из-под власти этого странного чувства Максим не мог.
Непостижимо! Такая, казалось бы, мелочь, как кольцо, заняла в одночасье все мысли Максима, породила в душе его целую бурю: растревожила, заставила пережить счастливые минуты и задуматься над прежней жизнью; придала уверенности и заронила надежду. А Максим, малодушно предав себя во власть этой безделицы, принёс ей в жертву здравый смысл и оттого повиновался теперь любым её прихотям…
В какой-то момент Максим вдруг заметил, что из соседнего купе за ним наблюдает некто. Молодой, лет, может быть, тридцати с небольшим, человек, очень коротко остриженный и необыкновенно широкоплечий, так что даже соседям его по лавке было рядом с ним тесно. Лицо его имело неприятное, злобное выражение.
Может, те пасы, что проделывал Максим над своим кольцом, притянули внимание незнакомца, может... А впрочем, теперь уж этого никто не скажет наверняка!
Как только Максим перехватил его взгляд, незнакомец чуть заметно ухмыльнулся и уставился затем в окно. Максим насторожился. Кто этот человек? Что ему нужно? Украдкой оглядев куртку и джинсы, пригладив непринуждённо волосы и отерев ладонью лицо, Максим снова посмотрел в сторону незнакомца. Тот, сомкнув в замок руки и опершись локтями о лежавшую на коленях книгу, как ни в чём ни бывало, смотрел в окно. На губах его была всё та же едкая и недобрая улыбка.
Этот незначительный эпизод произвёл на Максима неприятное впечатление. Взгляда незнакомца оказалось достаточно, чтобы то, смутно осознаваемое, до сих пор дремавшее где-то в глубинах сознания, проснулось и вышло на поверхность. И выйдя, заполнило собой каждую клеточку, каждую частичку мозга. Так вот, что беспокоило,
Максим похолодел. Глаза его как-то сами собой расширились, рот приоткрылся. Почему-то вдруг захотелось пить. Потом стало жарко, и даже выступил пот. Но через минуту жар схлынул, и Максим почувствовал во всём теле, особенно в руках, мелкую противную дрожь. Чтобы унять её да к тому же не показать, что он чем-то напуган, Максим стал медленно, но с особым усилием потирать ладони. Это как будто помогло, дрожь несколько утихла. Тогда Максим попытался отвлечься, убеждая себя, что бояться глупо и стыдно. Что причина его страха эфемерна и ничего не значит. Но попытки эти оказались бесплодными, и, махнув вскоре рукой на все доводы, Максим отдался страху.
Беззащитным и одиноким почувствовал себя Максим Пёсиков. Теперь уж он не сомневался, что его выследили и при первом удобном случае нападут, чтобы отнять деньги и золото. Он потрогал кольцо. Оно довольно плотно сидело на пальце, и чтобы стащить его, определённо потребовались бы усилия. "Что ж, - подумал Максим, - в лучшем случае останусь без пальца..." Что кольцо можно снять и спрятать в карман, почему-то не пришло ему в голову. Зато вспомнилось, как совсем недавно по телевизору говорили о каких-то подростках, отрубивших гражданину палец именно с тем, чтобы завладеть обручальным кольцом. Вспомнилось ещё что-то, виденное или слышанное. Вспомнилось и подстегнуло воображение.
Максим разложил руки на коленях и поджал безымянный палец. "А ведь, пожалуй, одним пальцем не отделаешься, - с ужасом подумал он.
– Топором-то точно все пальцы... А если ножом?.. Да и ножом... Нет, одним пальцем никак не отделаешься!" И Максим поджал мизинец. "Без мизинца, конечно, можно как-нибудь обойтись, - продолжал размышлять он, глядя на всё убывающие пальцы правой руки, - да вот беда: церемониться-то никто не будет. Жахнут по руке - и привет! Хотя, если, конечно, попросить..." И Максим попытался представить себя в компании глумящихся над ним подонков. Один из негодяев стоит коленом на спине поверженного Максима, выкрутив ему левую руку. Правая же рука, удерживаемая другим негодяем, расплющена на пне - дело происходит в лесу, - и занесён над ней огромных размеров топор. "Поаккуратней, пожалуйста! Хоть три пальца оставьте!.." Но вот она, знакомая ухмылка. И падает топор!..
И опять заныло, заохало в груди у Максима. Подступила тоска и сжала ледяной рукой сердце. Окатило новой волной страха.
Максим так живо представил себе картину расправы над собой, что наяву содрогнулся, толкнув при этом локтём сидевшую рядом старушку. Та цокнула недовольно и заёрзала, точно желая оправиться от тычка. Максим пробормотал извинения и, задержав зачем-то взгляд свой на старушке, подумал: "Не-ет! Церемониться никто не будет!.. Свидетелей не оставляют... Убьют! Убьют... не помилуют... Сначала, пожалуй, убьют, потом заберут деньги, потом только руку отрубят... А может, сначала отрубят, потом отберут, а потом уж... Ну и влип я с этим кольцом!.."