Гнозис. Чужестранец
Шрифт:
— Да как всегда. Дети, куры, бесконечное ковыряние в земле. Повсюду на побережье считается, что земледелие — это благородное дело, а как по мне так это тоска смертная.
— Так чего ж тогда в городе не остался? Тут Игры были, посмотрел бы сходил, развеялся.
— Да ну их, — Лаз устало потёр глаза, — моя душа всегда в дороге. А тут ещё и в какие-нибудь проблемы влипнуть можно, нахрен оно мне надо. Сейчас, погодь минутку.
Лаз подозвал одну из рабынь, попросил принести вина и хлеба, а тем временем начал рассказывать о том, как он, будучи совсем юнцом, приехал в
— Ну вот, меня тогда тоже порезали немного, — Лаз оттянул край хитона и показал уродливый шрам размером с большую монету прямо под левой ключицей. — Хрипел я тогда ещё до самой зимы. С тех пор к большим городам настороженно отношусь, слишком они затягивают.
Платон прожевал кусок волокнистого свежего хлеба, отхлебнул ещё вина, отдававшего чем-то фруктовым, потянулся и ответил:
— А мне нравится. Я раньше всё время мотался по всяким нецивилизованным местам, но в городах жизнь послаще да помягче.
— Ага, по тебе видно, — усмехнулся Лаз и пояснил, поймав вопросительный взгляд, — у тебя на лице ссадины, кулаки как у бойца, да и заметно как ты хромаешь. В пустыне ты целее был.
Платон спрятал руки под стол.
— Просто пара небольших инцидентов. Но всё это закончится, как только мы уедем отсюда на Север. Лучше расскажи, как там?
— Как там на Севере? Да так же, как и везде, только меняется всё очень быстро и погода холоднее. У них городов куда меньше, зато есть лорды, которые обычно управляют землей. Впрочем, последнее время землю получают не только лорды, но и разного рода торговцы, земледельцы и прочие, прочие, прочие. Раньше там всё лесами заросшее было, но сейчас многие вырубили, пространство расчистили, дороги построили. В целом, наверное, люди там живут получше чем здесь.
— Я слышал, там могут согнать с твоей земли и отправить тебя хрен знает куда, а детей угнать в принудительное рабство. — Платон сжал кулаки под столом. — Не похоже это на хорошую жизнь.
— Ну, жить бы я среди них не хотел. Прозвища вместо имен, зарубить могут за любую мелочь, рабов вроде как нет, но каждый по сути раб. Деньги всем правят, можешь купить что угодно. — Рот Лаза скривился. — Хоть королем там стань, если денег хватит. А если не хватит — будешь хуже грязной свиньи.
— И всё же они живут они лучше?
— По итоговому счету — да. Они варвары, дикари, но очень богатые и умелые дикари. Хочешь совет? Аккуратней с ними. Твои слова могут убедить караванщиков, но вряд ли убедят северян, потому что половина из них верит в силу, а вторая половина — в деньги.
Платон вздохнул. Еда и вино как-то резко потеряли свой богатый вкус, слишком уж то что говорил Лаз походило на то, с чем приходилось сталкиваться в прошлой
Глава 17
— Кстати, про тебя спрашивал тот старик, — сказал Лаз.
Платон покрутил головой, но не увидел никакого старика.
— Какой еще старик?
— Тот, что с Игорем болтает. Если так можно сказать про разговоры с Игорем. — Лаз указал рукой на один из столов. — Он вроде летописец или что такое.
Платон обернулся. Рядом с Игорем действительно сидел седой высокий старик, замотанный в огромную хламиду, рукава прикрывали костистые пальцы едва ли не до ногтей, воротник скрывал шею, лицо покрыто сетью морщин. Летописец увлеченно что-то рассказывал, но Игорь только отрицательно мотал головой периодически.
— Пойду-ка узнаю, что ему надо. Ещё договорим.
— Ага. — Лаз ухмыльнулся и поднял кубок, подзывая одну из рабынь. — Я никуда отсюда ещё долго не денусь.
Платон приземлился на лавку рядом со стариком. Сразу обратил внимание, что и старик, и Игорь довольно бодро пили — рядом стоял большой полупустой кувшин.
— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор.
— Нет нужды, друг мой. — Голос у старика оказался зычный и громкий. — Мы всегда рады новым собеседникам.
— Он пытается убедить меня заняться героическими подвигами, — хмыкнул Игорь.
Героические подвиги и Игорь казались несочетаемыми, но старика это, судя по всему, не смущало.
— Я просто говорю, что достойные люди должны стремиться сделать мир лучше, потому что кроме них это сделать некому. От людей недостойных ждать этого еще более глупо.
— Всегда говорил то же самое, — ответил Платон, — но нас не представили. Я Платон.
— О, прошу прощения. — Старик подскочил, росту в нём оказался метра два. — Я Шантри, летописец, странник и, можно сказать, мудрец.
— Шарлатан он старый, — буркнул Игорь.
— Что вы имеете в виду?
— Я член ордена Пера, скромной организации, занимающейся историей. Наши основатели пытались восстановить былой порядок, мы же лишь собираем крупицы и пытаемся восстановить картину того, что происходит сейчас, — пояснил самопровозглашенный мудрец.
— В своё время Шантри мне очень помог, — добавил Игорь. — Ему можно доверять, а если бы не его занудство и склонность к нравоучениям, то я бы даже назвал его другом.
Игорь? Назвал бы кого-то другом? Это определенно становилось интересным.
— Я поражен! — воскликнул старик. — Поражен в самое сердце! Я ведь искренне забочусь о твоей судьбе, Игорь, а что до нравоучений — так это во мне говорит опыт прошлых столетий.
— Один мой товарищ сказал, что вы обо мне спрашивали, — сказал Платон, внимательно наблюдая за реакцией летописца.
Тот даже не забеспокоился.
— Конечно, как бы я мог пропустить такую историю: человек из далеких земель, найденный в пустыне, начинает менять судьбы великих мира сего! — с энтузиазмом затараторил старик. — Так рождаются пророки, друг мой.