Гобелен с пастушкой Катей

Новохатская Наталия

Я думаю, что появление Валентина, даже и не совсем трезвого – ценный подарок любому литератору, тем более что Отче сидел тихо, как мышка, пока мы с Ленечкой наскоро доругивались, и возвысил голос лишь тогда, когда соглашение было достигнуто.

Валентин даже имел наглость ознакомить Ленечку со своей точкой зрения на предмет, объявив редакторов, в том числе присутствующих, мерзкими стервятниками, рвущими куски живой плоти, паразитами на белом теле отечественной словесности и т. д. и т. п.

Рыцарственный Ленечка безусловно ринулся

на защиту лучшего в мире редактора, к тому же прелестнейшей дамы, которая…

Тогда Отче развернул орудия на 180 градусов и призвал меня не попадаться в сети грубой лести и корыстного подхалимажа, видного невооруженным глазом.

Ленечка видел Валентина впервые, поэтому испытал некоторое смущение. Когда же Валентин по привычке назвал меня «прелестное дитя», Ленечка засомневался в безгрешности наших отношений и бросился собирать раскиданные бумаги, бормоча, что ему, мол уже давно пора. Бедняга даже захотел оправдать свое присутствие деловыми причинами, чтобы не вызывать законной ревности Валентина.

Вот тут Отче и отколол последнее коленце. Он встал в третью позицию и произнес совершенно гнусным тоном чудовищную тираду.

– Полно, дружище! Ты глубоко заблуждаешься! Я эту фею знаю десять лет и хоть бы раз увидел в ней женщину, – тоном дружеского участия заявил Валька.

В действительности Отче выразился гораздо грубее, и в том же стиле присовокупил, что ничего не имеет против, даже готов приветствовать наши с Ленечкой взаимные чувства в любом их проявлении.

Впечатлительный Ленечка смутился до столбняка и пулей вылетел вон. Я еле успела извиниться за непристойное поведение старого друга и назначить следующее деловое свидание. Когда, разъяренная, я вернулась на кухню, Отче невозмутимо заметил, жуя бутерброд.

– Этот мне нравится больше, рекомендую. Тот тоже ничего, но больно уж зауряден, а в этом есть колорит…

– У тебя тоже колорит: слегка выбрит и пьян до синевы, – в сердцах я вспомнила анекдот о том, что джентльмен должен быть выбрит до синевы и слегка пьян, а кто-то перепутал. – Это автор, понимаешь ты, автор, мне, с ним работать…

– И я о том же, – согласился Отче Валя. – Надо совмещать приятное с полезным, к тому же один роман вовсе не исключает другого, в этом есть своя прелесть.

Я запустила в Вальку парадным блюдцем, и мы едва не подрались.

– Ладно, целомудренная весталка, – в конце концов успокоил меня Отче. – Живи с кем хочешь, хоть со всеми сразу, дело хозяйское, а я остаюсь у тебя ночевать. Завтра с утречка приедет твой основной друг, и мы совершим загородную прогулку в его авто. Кстати, мелкие фотографии, 6 на 4 у тебя имеются?

– За-зачем тебе? – заикаясь, пробормотала я, совершенно ошарашенная и залитая потоком информации.

– Надо, – лаконично ответил Отче. – Иди и ищи, а потом ставь чайник. Заварить свежий чаек тоже не возбраняется. Литератора, небось, кормила и поила, а я важнее, я – кредитор.

Мы покинули кухню, Валька

развалился на диване, пока я рылась в секретере. Мелкие свои фотографии с чудовищным изображением я всё-таки нашла, отдала Отче Валентину и пошла на кухню, организовывать ужин кредитору.

«Совсем обнаглел Отче,» – размышляла я на кухне. – «Распоряжается, как у себя дома, договорился с Сергеем за моей спиной, куда-то нас повезет, зачем – неизвестно. И этот красавец – туда же… Я бы не допросилась, как же, бросит он семью в выходной, поедет жечь бензин к черту на рога, а для Вальки – пожалуйста! А я, собственно говоря, к родителям собиралась, сто лет у них уже не была, так нет же. Валька скомандовал – и все понеслись…»

Возмущаться я могла сколько угодно, но протестовать и не думала. Было ясно, что в поездке я докопаюсь до истоков всех тайн и преступлений против наших с Верочкой личностей.

И к тому же Отче… Я как-то не заметила, что он изменился. Месяц назад я нашла в Хлебникове занюханного, почти пожилого мужичка, даже испугалась, а сейчас в моем доме появился иной Отче – посвежевший, ядовитый, деятельный, обретший прежний блеск и диктаторские замашки.

«Ему бы настоящее дело,» – мысленно сокрушалась я. – «Все бы закачались, так нет же, такие способности пустить псам под хвосты!»

Наконец я торжественно сервировала чай на журнальном столике и пригласила кредитора отужинать.

– Гляди-ты, – глумился Валентин. – Сегодня нас принимают не хуже, чем беллетриста. Мои акции в этом доме сильно пошли вверх. Неужели нечистая совесть тому причиной, и душу хозяйки дома гложут угрызения по поводу едва не свершившегося убийства посредством доски? Или вдруг очнулись забытые чувства дружества; бывали ведь времена, когда громко рыдал на моей груди, оплакивая пустяковые девичьи горести. Было такое, а прелестное дитя?

– Было, до самой смерти не забуду, как ты меня утешал! – припомнила я. – У меня сердце разбилось на мелкие кусочки: любимый человек женился не на мне, белый свет стал не мил, а что ты советовал?

– Я, кстати, давал ценные житейские советы, а именно, поскорее найти себе другого, и даже предлагал кандидатуру, – отозвался бывший сводник. – Скажи спасибо, что не свою, такое благородство надо ценить.

Еще немного мы поплескались в глубинах бывшего и сплывшего, но вскоре вынырнули, чтобы пристать к топким берегам современности.

– Мы поедем завтра в достославный город Павлово-Посад, – объявил Отче, а я нисколько не удивилась.

Методом исключения остальных вариантов я еще на кухне догадалась, что иных загородных маршрутов как-то не предвидится. Не к Алексею же нам, в самом деле ехать, он нас вроде бы не приглашал.

Непонятным казалось лишь одно, зачем в городе Павлово-Посаде потребовалось мое скромное присутствие? Я как-то не видела нитей, связующих меня с предшествующей супругой Виктора. Естественно, что я не утерпела и спросила.