Гоблин. Племя
Шрифт:
****
Постепенно жук-светляк привыкал к переменам в своей жизни. Прежний страх неизвестного ушел. С каждым мгновением, проведенным вблизи этого громадного существа, что-то менялось внутри него, медленно и постепенно. Существо кормило его и не причиняло боли – лишь иногда заставляло светиться, но это было не тяжело: светиться жук и сам любил. Правда, только когда был сыт.
Началась какая-то иная, не цикличная жизнь, каждый миг которой был не похож на предыдущий. Без привычного круга жизни исчезло хоть какое-то ощущение
А еще он был не один. Рядом было незнакомое существо такого же вида и размера как он. Черное, с блестящими глазками. Уродливое, нелетающее. Существо не проявляло к нему никакого интереса, поэтому и он не спешил обнюхивать его.
Иногда его выпускали полетать по странной закрытой пещерке. Входы и выходы в ней были заперты, кроме единственного, который вел вверх. Но туда жук пока не рисковал соваться, потому что видел как туда поднимался серый горячий воздух. Это было опасно.
Изредка светляка брали и наружу, в огромную пещеру, но в остальном у него неожиданно появилось время. Время совершить мысленное усилие. Раньше этому мешала принадлежность к общему – к рою, где он всегда находился в потоке подхватывающем его, и заставлявшем делать то же, что и другие. Теперь всё было иначе. Жизнь словно приостановилась. Замерла.
Он начал думать.
Глава 6
Окраины гоблинской пещеры. Круг изгоев
Драмар устал. Не сегодня и не от того, что прошел половину пещеры, а потом отдубасил парочку наглых изгоев, нет, – он устал от жизни вообще. Сейчас он отдыхал, привалившись к камню, просто потому, что не дошел до своей норы на окраинах. Пришлось остановиться на полпути из-за тяжести в ногах. Хуже всего то, что и к этой боли он привык. Это была знакомая, родная боль. Драмар не мог вспомнить времени, когда бы его ноги не болели, – это будто бы продолжалось всю жизнь. Он передвигался через силу, через “не хочу” и “не могу”.
Глядя на беззаботно ползающую и кувыркающуюся малышню, он пытался вспомнить свое детство. Бесполезно. Не мог он вспомнить никакого детства. Он помнил себя только вечно старым, с болящими ногами и руками, а также с периодически накатывающей слабостью по всему телу. Ни детства, ни молодости, – ни-че-го. Он помнил себя уже только старым. То, что у него проблемы с памятью, Драмар осознал уже давно – но ничего с ними поделать не мог. Просто принял как неизбежное, что иногда из его памяти вываливается день-другой, а иногда и целая неделя.
Драмар кинул взгляд вокруг: везде были разбросаны норы изгоев, выдолбленные в камне – там жила большая их часть, а остальные… Остальные валялись на поверхности, устраиваясь среди камней, тряпья, какого-то мусора и костей. В общем, каждый жил как ему было удобно. Возле многих нор ползала малышня, совсем еще карапузы не умеющие даже разговаривать. И смертность среди этой малышни изгоев была высокая, в разы выше чем в других кругах. Всё-таки изгои особо не приглядывали за детьми: многие рождались калеками, умиравшими в первые годы, другие становились таковыми
Драмар привычно погладил посох-клешню. Пальцы рефлекторно начали перебирать насечки одну за другой, погружая в медитативное состояние, в котором он мог просиживать днями без еды и воды. Несколько следующих минут он напряженно всматривался в себя, в свои воспоминания – кто он? Откуда? И почему он такой старый и живой? В памяти были последние лет двадцать-тридцать, но как отличить один день от другого, когда они одинаковы? Когда нет событий, за которые память точно уцепится?
Рука сжала посох.
А насечки? Точно, я же не просто так их выцарапывал… – подумал Драмар.
Время от времени его руки, словно ведомые неким инстинктом, выцарапывали очередную глубокую насечку на длинном посохе. И случалось это…примерно раз в год. Его тело обладало собственным отсчетом времени.
– Хм… – пробормотал Драмар, осматривая посох со всех сторон. Значение насечек было понятно, – это прожитые годы. Одна насечка равна одному году, – Ну и сколько вас тут, посчитаю что-ли…
Что-что, а считать он, в отличие от подавляющего большинства гоблинов, умел хорошо.
– Десять… Двадцать…Тридцать…Сорок…
Для облегчения счета, он на каждом посчитанном десятке загибал палец.
Пятьдесят… Шестьдесят…Семьдесят…Восемьдесят…
Драмар всё считал и считал.
Через десять минут свободные пальцы на руках и ногах закончились.
– Двести…Теперь по новой.
Через пять минут счета пошла третья сотня. Насечек было много, они испещряли посох по всей длине мелко-мелко, почти вплотную друг к другу. Еще десять минут Драмар считал, с каждым счетом холодея всё больше и больше от осознания абсурдности и невозможности ситуации, потому что на посохе было уже пять сотен насечек.
–Пять сотен…– произнес вслух старик, застыв в неподвижности.
Он знал, что гоблины столько не живут. Сорок лет – много для обычного гоблина, для Охотника срок вдвое больше.
Сколько же всего я забыл и сколько не вспомню…-подумал Драмар.
Глядя на возящуюся в пыли малышню он вновь попытался вспомнить свое детство. Почти час Драмар сидел, насупив брови, глубоко погрузившись в себя.
– Мда…– протянул он вставая.
Ничего он за это время не вспомнил. Значит, нужно было действовать как-то иначе. Обратиться к памяти тела и выйти за пределы пещеры. А желательно дойти до межевых камней, обозначающих выход в открытое Подземье.
Драмар двинулся прочь с окраин. Путь предстоял долгий, так что придется изрядно поднапрячь свои старые ходули. Он так громко и устало вздохнул, что несколько изгоев, лежащих на полу, вскинули головы.
Обойти стражу оказалось непросто, пускать в дальние проходы дряхлого старика она не собиралась. Так что Драмар просто нашел место, где стража была менее бдительна и с азартом играла в кости, распивая на троих какое-то ободряющее дух зелье.
Собравшись с силами, одним рывком Драмар сумел незаметно прошмыгнуть. После чего шумно выдохнул. Этот небольшой рывок отнял силы.