Год активного солнца
Шрифт:
— Смею ли я надеяться, что стены моей мастерской украсит когда-нибудь и ваш портрет? — вкрадчиво спросил художник.
Маринэ засмеялась, но было видно, что она с трудом скрывает свою радость.
Тимур Гвритишвили снял со стены гитару и подсел к табле.
В конце зимы Элизбар Хундадзе принес директору заявление об уходе на пенсию.
Иорам Рухадзе поднял очки на лоб и пристально посмотрел на начальника цеха. Потом нажал звонок, в кабинет вошла секретарша.
— Просите Георгадзе!
Наступило
— Что случилось, старина, не обидели ли мы тебя?
В душе главный инженер даже обрадовался решению Хундадзе. Он давно чувствовал, что начальник мартеновского цеха уже не может по-прежнему справляться со своей работой, но не считал удобным говорить об этом. Он очень уважал Элизбара, его биографию считал образцовой биографией металлурга. А переводить Элизбара Хундадзе на другую должность означало обидеть его, попросту выгнать с завода.
— Я устал, больше не могу, мартену нужен молодой руководитель.
— Тогда мы вас переведем на другую работу, хотя бы начальником центральной лаборатории! — сказал главный инженер и посмотрел на Иорама Рухадзе.
Ему не хотелось, чтобы старый металлург совсем оставил завод.
Директор в знак согласия закивал головой.
Элизбар горько улыбнулся. Нет, он не считал унизительным быть начальником центральной лаборатории, эта должность ничем не уступала его прежней, но его душа никогда не лежала к лаборатории. Для Элизбара Хундадзе переход из мартеновского цеха в лабораторию означал то же самое, что для солдата отправка с передовой в обоз.
— Я все взвесил и окончательно решил уйти с завода, я уже свыкся с этой мыслью. И теперь не хочу снова думать об этом и ломать себе голову; очень прошу вас оформить приказ.
Иорам Рухадзе сидел тихо, не говоря ни слова. Молчал и главный инженер.
— Кого советуешь назначить начальником цеха? — наконец нарушил молчание директор завода.
— Левана Хидашели, — коротко ответил Элизбар.
Главный инженер одобрительно улыбнулся, и тогда Иорам Рухадзе протянул ему газету. Михаил прочитал объявление, обведенное красным карандашом. С удивлением посмотрел на директора.
— Как? Хидашели защищает диссертацию?
— Выходит, что да.
Элизбар Хундадзе взял газету у главного инженера и с досадой пожал плечами.
— Интересно, останется ли он на заводе после защиты? — спросил директор.
— Ничего не могу сказать!
Михаил Георгадзе вытер лоб и неприятно поморщился.
«Неужели он сбежит с завода?»
— Поговори с ним, раз Элизбар окончательно решил уйти. Медлить с этим делом не стоит, — обратился директор завода к Михаилу Георгадзе.
Главный инженер вернулся к себе и вызвал Хидашели.
— Ты, оказывается,
Тонкий слух Левана Хидашели четко уловил в тоне главного инженера и насмешку, и гнев.
— Благодарю, Михаил Владимирович, — тихо ответил Леван.
— Наверное, перейдешь в институт, не так ли? — Главный инженер прищурил один глаз и испытующе посмотрел на Левана.
— Нет, я не думаю уходить с завода, и в мыслях у меня такого не было.
— Тогда к чему тебе эта диссертация?
— Теоретики смотрят на нас, людей производства, сверху вниз. Я хочу доказать, что защита диссертации и для нас вполне возможное дело. О переходе в институт и не думал. Это не мое дело. Если бы я хотел остаться на кафедре, я мог бы сделать это намного раньше.
Угрюмое лицо Георгадзе просияло. Он ласково оглядел начальника смены и перешел прямо к делу:
— Элизбар Хундадзе уходит на пенсию. Хотим начальником мартеновского цеха назначить тебя.
— Большое спасибо за доверие! — спокойно сказал Леван, но внутри у него все дрогнуло от волнения.
— Надеемся, что ты хорошо поведешь работу. Цех нуждается в таком огневом парне, как ты. Не торопись, впереди еще пять-шесть дней. Все продумай, приготовься и прими цех. А теперь ты свободен.
Леван Хидашели еще раз поблагодарил и вышел. После временных неприятностей он снова оказался на коне. К нему опять возвращалась вера в свои силы. Он знал, что рано или поздно станет начальником мартеновского цеха, но не думал, что это произойдет сейчас, перед защитой диссертации. Герой Социалистического Труда и начальник мартеновского цеха — эти два титула могли дать основание приравнять его диссертацию к докторской. Заранее представил, какую сенсацию вызовет эта весть, и уже радовался. Леван вернулся в цех, улыбаясь, не скрывая своего торжества.
В день прощания с заводом Элизбар Хундадзе выглядел совершенно спокойным. Леван понял, что начальник мартеновского цеха давно все продумал и пережил. Завод тепло проводил Элизбара. Его благодарили, представили к ордену. Но никто не мог понять, радовался всему этому Элизбар или нет. Он не собирался оставаться в Рустави. Он просто не мог каждый день видеть завод, двери которого навсегда закрылись для него. Он решил уехать в деревню.
Леван пристально поглядел на Хундадзе.
— Элизбар Иванович! — начал он спокойно. — Вы так любите металлургию, почему не посоветовали своим сыновьям идти вашей дорогой?
— Посоветовать человеку можно разное, кроме одного — быть металлургом. Если человек не любит металлургию, завод для него станет адом… Кажется, я все тебе передал? Хотя… — Он достал из сейфа блестящий слиток, долго на него смотрел, на лице заиграла слабая улыбка. — Это отлито из первой стали, сваренной нашим цехом. Тогда я был мастером у этой печи. Если не обидишься, я возьму это себе! — сказал он Левану.