Год черной собаки

Подколзин Игорь Васильевич

– Вы там не чувствуете чего-либо?

– Кроме тепла во всем теле и глазнице, ничего, - ответил сонно Грег.

– Тогда лежите спокойно, ни о чем не думайте, расслабьтесь, постарайтесь заснуть. Смайлс, например, давал собаке снотворное.

– Может, и ему дать?
– спросил Уваров.

– Не стоит. Смайлс делал это потому, что псу же не скажешь: лежи, не двигайся и спи. Обойдемся. У ложа буду дежурить неотлучно. Понадобится, вы меня подмените.

– Слушаюсь, доктор. Но мне бы тоже хотелось присутствовать, любопытно. Можно?

– Конечно, - кивнул

Эдерс.
– Записывайте все, что происходит. С точной датой, временем, симптомами. К сожалению, мы лишены возможности делать постоянно тщательные анализы крови, мочи и так далее, да и анамнез я провел спустя рукава. Придется довольствоваться тем, что есть.

– Доктор, - Уваров с интересом взглянул на Эдерса, - мне всегда представлялись хирурги эдакими волевыми, хладнокровными людьми, а вы...

– Не путайте хладнокровие с равнодушием - раз, - перебил доктор. Потом, сейчас я занимаюсь не хирургической операцией, в чем хорошо разбираюсь и чему обучен, а совершенно другой, почти не знакомой мне. Обобщающий же портрет идеального врача, мне думается, очень точно определил Гиппократ. Он говорил: "...Врач-философ равен богу. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей".

Грег покосился на доктора и буркнул:

– Ученые у них - поэты и романтики, врачи - философы и мудрецы, одни мы, сыщики...

– Замолчите!
– не дал ему договорить Эдерс.
– Иначе как вот отключу...

Спустя шесть часов, когда доктор спустился перекусить, из комнаты Грега донесся испуганный голос Уварова:

– Доктор! У него появилось жжение!

– Где?
– Эдерс, жуя, влетел в комнату.
– Где появилось? Что жжет?

– В глазнице и в руке, - слабым голосом произнес Грег.
– Но скорее не жжение, а зуд, как при щекотке, в глазнице больше.
– На носу Грега блестели капельки.
– Причем и в больном, и в здоровом глазу.

– Все правильно. Оба глаза связаны воедино, процесс касается обоих. Так и должно быть.

– А здоровый не вывалится?

– Не знаю. Вы понимаете, не _зна-ю_!
– произнес раздельно и с раздражением.
– Но вряд ли. Чаще на здоровый орган переносится болезнь, а не наоборот.

– Доктор!
– удивленно прошептал Грег.
– У меня ноет челюсть.

– Какая еще челюсть?
– встрепенулся Эдерс.

– Верхняя. Будто в ней копошится и царапается муравей.

– Откройте рот. Быстро. Пошире!

Грег разинул рот. В верхней челюсти не хватало зуба.

– Господи!
– вскричал Эдерс.
– Какой же я тупица, жалкий лекаришка, не сообразил такой простой вещи. Ведь у него восстанавливаются все утраченные части. Вы понимаете, все-е. Нет ли еще чего, недостающего?

– Остальное вроде в наличии, - неуверенно произнес Грег.

– Как данные?
– Доктор повернулся к Уварову.

– Температура тридцать восемь, остальное в норме.

– Так и следует, - удовлетворенно кивнул Эдерс.
– В

организме идут сложные процессы, они и вызывают реакцию. Могут возникнуть ощущения, о которых мы и слыхом не слыхали.

– Зудит сильнее, - прохрипел Грег.
– Причем везде, в зубе тоже, вернее, в десне. К чему бы это?

– Так надо! Отстаньте! Боже, каким вы были паинькой, когда я вас лечил в клинике. Лежали смиренно...

– Ладонь зачесалась, - не обращая внимания на причитания Эдерса, произнес деловито Грег.
– Терпенья нет. У-у-у.

– Какая ладонь?
– Доктор наклонился над пациентом.

– Та, которой нет, - обыденно ответил Грег.
– Нет, а зудит.

– Это хорошо.
– Эдерс воздел руки к потолку.
– Прямо прекрасно, замечательно. Вы понимаете, - взглянул с торжеством на физика, раздражаются окончания нервных волокон от предплечья к ладони и далее к фалангам пальцев, скоро начнется их рост.

– Во-во!
– поддакнул Уваров.
– Моя бабушка говорила: раз чешется, значит, заживает.

– Идите вы со своей бабушкой, - начал Эдерс.

– Точно. Пальцы зашевелились, - Грег хотел привстать.
– Я их чувствую, доктор. Вы понимаете, чувствую!

– Лежать!
– рявкнул Эдерс так, что зазвенели на столе мензурки. Пальцы не могут шевелиться, их нет и в зачатке - это так только кажется.

Грег плюхнулся на подушку.

– До конца облучения осталось пять минуточек, - доложил физик.

– Приготовьтесь вырубить общий облучатель. Как выключите, одновременно дайте напряжение на индивидуальное облучение руки и глаза.

– Время!
– восторженно крикнул Уваров и щелкнул тумблерами. Фиолетово-лиловое свечение словно втянулось внутрь рефлектора. По-комариному пронзительно зазвенело облучение на руку и глаз.

– Теперь процессы идут локально. Органы обрели свойства регенерации. Местное облучение стимулирует восстановление в районе травм. Как дела, Грег?

– Защипало в глазнице, - он поколебался, - и в челюсти.

– А в руке?

– Как и раньше.

– Понадоблюсь, позовите, буду у себя.
– Уваров пошел к двери.

– Позову. Ступайте...

Утром Уваров тихонечко приоткрыл дверь в комнату Грега. В полумраке пахло озоном и нагретой изоляцией проводов. Эдерс сидел в кресле, вытянув ноги, сложив на животе ладони, опустив веки, словно зачарованный, повторял, покачивая головой:

– Господи боже мой. Что же творится, уму не постижимо.

– Что случилось?
– встревожился физик.

Эдерс открыл глаза.

– На месте травмы образовалась опухоль - это начало формирования кисти. Вы представляете? В какое время живем? При каком событии присутствуем? Я отказываюсь верить и понимать, не доверяю собственным глазам. Будто все творится в каком-то фантасмагорном мире, куда удалось случайно заглянуть.

– А из этой опухоли не образуются ласты или копытце?
– спросил Уваров и тотчас пожалел.

Доктор, уперев ладони в подлокотники кресла, начал медленно приподниматься. Лицо побагровело. Взгляд сделался неподвижным и зловеще уперся в физика. Уваров в страхе отпрянул.