Год Дракона
Шрифт:
– Садись.
– У нас не говорят «садись», – усмехнулся Янкович. – Плохая примета, к посадке… Говорят, – присаживайся…
Он опустился на скамью рядом с ней, достал из кармана домашней куртки довольно увесистую фляжку и отхлебнул прямо из горлышка, – ну, конечно, Платон – и без бутылки, усмехнулась про себя Елена, просто невозможно…
Он посмотрел на нее и улыбнулся, – морщинки собрались у висков, усы встопорщились трогательно-комично:
– Ты красавица.
– Спасибо. На самом деле довольно темно.
– Ты светишься, – вздохнул
– О чем это ты?
– О тебе. И о нем.
– Да. Правда.
– Как же он тебя отпустил сюда?
– Я не спросила, Платон. И я не одна, как ты можешь догадаться, мне помогают.
– Ну, конечно, – он снова вздохнул. – Что же будет, Елена?
– Не знаю, Платон. Пока не знаю… Расскажи мне, что знаешь ты.
Его считали предателем, но это было не так. Елена знала, что это не так. Он любил свою газету, любил своих людей, любил свое умение жить красиво и интересно, любил тусовку, пьянящий воздух богемы, иногда похожий на настоящий творческий дух… Просто он устал. Устал воевать, ему хотелось стабильности и легкой, веселой, свободной жизни, ему хотелось прикасаться к власти, – не властвовать, а именно прикасаться, быть причастным, посвященным и оставаться при этом ни в чем не виновным. Но так не бывает, подумала Елена. К сожалению, так не бывает… Подлая власть втягивает людей в свою воронку, заставляет их подличать и предавать, сначала меленько, потом все больше, все размашистее, все безнадежнее, все безвыходнее…
– Я не могу ничего рассказать.
– Можешь, Платон. Если знаешь, то можешь. Я – твой шанс.
– Шанс?
– Да. Остаться человеком. Одним из нас. Перестать жечь свою душу. Расскажи мне, Платон.
– Хорошо, – он поежился, кивнул, снова отхлебнул из фляжки и протянул ее Елене: – Согрейся…
– Мне не холодно.
– Ты легко одета…
– Спасибо, Платон. Мне не может быть холодно. Я в порядке.
– А-а… Эта штука… А почему ты в очках? Или это тоже не очки?
– Да.
– Слышали мы про ваши чудеса… Только поверить в это сложно, пока своими глазами не увидишь… Почему же вы нас… их не размазали до сих пор?
– Потому что только жизнь на самом деле чего-нибудь стоит, Платон.
Янович молчал, пока не выкурил сигарету до самого фильтра. Елена не торопила его. И, только бросив окурок под ноги, он посмотрел на нее:
– Что ты хочешь знать?
– Где наши дети?
– Этого я не знаю. Знаю только, что они живы. Пока живы…
– Кто это? Лукашенко?
– Нет. Там замешаны русские и арабы. Я не знаю, что они затевают, Елена. Мне страшно. И это началось совсем недавно. Они просто включились, как-то странно и быстро включились. Это все сразу – и нефть, и бабки… Все сразу. Там крутится что-то страшное, Елена. И я не знаю, что это.
– Я так и знала.
– Что?!
– Я думала об этом.
– Садыков. Он сделал его начальником администрации, совсем недавно, буквально накануне всего этого кошмара. Он гебешник, российский гебешник, но как это
– Но это связано.
– Это то, что я знаю, Елена.
– Неужели они собрались воевать с нами? Здесь? Боже, какая глупость…
– Ну, не такая уж глупость. По нашей земле вечно скачут кони и мчатся танки. То туда, то сюда…
– Тебе не хочется покончить с этим, Платон?
– Хочется. А что я могу?
– Это сложный вопрос. И я не отвечу тебе на него. Ты должен сделать это сам, как и все остальные… У тебя ведь дети. И внуки.
– Они в безопасности…
– Нет, Платон. Нет. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Пока мир стоит на такой грани, – никто.
– А он?
– Он бьется с этим, столько лет, Платон, и по-прежнему еще так мало людей, которые по-настоящему понимают…
– Но ты поняла.
– Конечно. Я поняла. Я люблю его, поэтому я поняла. Или сначала поняла? Не знаю. Неважно. Теперь уже неважно…
– Что ты собираешься делать?
– Я должна встретиться с Лукашенко и совершить обмен. Его жизнь на жизнь ребят. И всех остальных…
– Ты только за этим приехала?
– Нет. Есть еще кое-что. Очень личное… Об этом тебе лучше не знать.
– Он не поверит тебе. Он тебя убьет…
– Нет. Он будет знать, что я его шанс. И он предаст этих всех, как предавал прежде, – всех остальных. Я пообещаю ему жизнь, и он согласится. Потому что выбора у него нет. Если он не согласится, Дракон просто сожрет его.
– А так?
– А так… так он будет жить. Без власти, но жить.
– Дракон его уничтожит.
– Нет. Он не гоняется за теми, кто ушел у него с дороги. Он убивает только врагов. Только нежить.
– Ты сумасшедшая, Елена, – Янкович смотрел на нее с ужасом и восхищением.
– Да, Платон. Это заразно, – она улыбнулась.
– И ты сможешь…
– Смогу. Я его женщина, Платон. И мы с ним оба это знаем. И поэтому я могу то, что больше никому не под силу.
– Ты сумасшедшая, – повторил Янкович и потряс головой, словно отгоняя наваждение.
– Ты ведь поможешь мне?
– Я?!
– Ты. Позвони Лукашенко и скажи, чтобы он встретился со мной.
– Господи, Елена… Он убьет меня.
– Нет. Но если мы не осмелимся, мы все погибнем. Если мы будем сидеть и бояться… Мы должны встать, Платон. Все. И тогда, – даже если все рухнет, – мы останемся людьми. Потому что делали, что должны. И пусть случится, что суждено.
– Ты знаешь слова, Елена, – вздохнул Янкович. – Какие ты знаешь слова… – он снова отхлебнул из фляжки.
– Не напивайся, Платон. Ты нужен мне трезвый.
– Я не напьюсь, не бойся. Я тренированный и тяжелый. Это ты ничего не весишь… – Янкович посмотрел на Елену. – Вот я и пригодился тебе. Через столько лет…
– Разве что-то было?
– Конечно, – Янкович усмехнулся. – Не было ничего, и было что-то… Разве я согласился бы, если бы ничего не было?
– А ты согласился?
– Да.