Год Дракона

Давыдов Вадим

– Это какое-нибудь указание для посвященных?

– Почти угадали, пани Елена. Здесь написано «Лучшему из друзей Святой Церкви Господа Нашего Иисуса Христа».

– Какая симпатичная формулировка. Наверняка придумана специально для вас.

– Возможно. Мне приходилось бывать в ситуациях, когда эта штука помогала мне добиваться интересных результатов от людей, для которых подобные слова что-нибудь да значат.

– Но сами-то вы…

– А при чем тут я?! Я что, для себя все это делаю?! У меня есть все, что мне нужно. Моему телу, я имею в виду. Да и для души, знаете ли, немало. Большое, настоящее

дело. Настоящие, верные друзья… Не так плохо, на самом деле. Грех жаловаться.

– Ну, предположим. Это довольно-таки впечатляет. А что вы делаете с теми, кого не устраивает ваша схема?

– Ах, вы знаете, дорогая, – ласково проворковал Майзель. При этом он сверкнул глазами и оскалился так, что у Елены екнуло в груди.

– Одним ударом… – Елена вздохнула и, прикрыв глаза, покачала головой. – Все еще никак не могу в это поверить… Понятно. А откуда эти режимы берут деньги на то, чтобы покупать у вас все?

– У меня, пани Елена. Моя финансово-кредитная сеть обслуживает эту задачу. Четко, эффективно, быстро, красиво. Им нужны деньги на оружие. Что ж им, разрешать для этого работорговлю и наркоторговлю? Ничего подобного. Кредиты! И они у меня в кармане. Вот тут, – Майзель похлопал себя по груди в области нагрудного кармана пиджака.

– Но чтобы заполучить узлы этой сети, вам пришлось пойти на преступления. В том числе и на убийства, как я понимаю. И вам это, как я тоже понимаю, нравится…

– Ну, дорогая. Разумеется. До какой-то степени. Разве тупые и жирные капиталистические свиньи отдали бы просто так, за здорово живешь, структурные компоненты своей системы? Мое счастье в том, что я не испытываю ровным счетом никаких угрызений совести по этому поводу. И я не разорял людей. Я пришел в этот бардак, когда денежки уже лежали в кубышке. И просто навел порядок. Все, кто был достаточно жаден и глуп, получили свои денежки и остались довольны. А те, кто был недостаточно глуп, чтобы не понять, что заваривается какая-то каша, и захотел урвать свой куш, получили место на кладбище или в колумбариуме. Потому что нет никакого куша. Нет дворцов на Ривьерах, нет «бугатти» в гаражах, нет бриллиантов и изумрудов в подвалах, нет Рафаэлей на стенах. Ничего этого нет. Есть только работа. И чтобы эта мразь не мельтешила у меня под ногами и не мешала мне работать, пришлось ее вычистить.

– Ах вы, бедняжка…

– Не нужно, пани Елена. Конечно, я не питаюсь черствыми булочками и не хожу в лохмотьях. И на велосипеде тоже не езжу. Но это неудивительно, поскольку вся конструкция держится на мне. И на нашем государстве, пока на то есть воля нашего монарха. И нам нужно везде успеть сделать так, чтобы, когда наши враги опомнятся, у них не было никаких шансов сколько-нибудь существенно помешать шестеренкам вертеться. Мы должны успеть построить систему, которая более или менее сможет функционировать по принципу самоорганизации. И сколько я еще протяну? Тридцать, сорок лет? Пятьдесят? Для истории это миг. И за этот миг мы должны успеть. Во что бы то ни стало. И то, что мы делаем, мы делаем исключительно поэтому…

– Просто потрясающий идеализм. А вы не боитесь, что вас когда-нибудь ваши собственные люди и объегорят – вот таким же образом, как вы это проделываете сами?

– Нет.

– Интересно, почему.

– Потому что мои люди работают со мной

только по одной причине. Они верят в меня и в то, что мы вместе делаем. И потом, я очень забочусь о тех, с кем вместе работаю. И речь не только о зарплате и премиях. Конечно, бывает всякое… – Майзель нахмурился и вздохнул. – Все равно. Мои люди любят меня. Как и я их. Я их никогда не предавал и не предам. И они это знают. Потому что невозможно предать тех, кого любишь.

Он умолк и снова подошел к окну. Сложив на груди руки, стал смотреть вниз.

– А если это случается… Ведь это все-таки случается, не так ли? – тихо спросила Елена.

– Гораздо реже, чем можно было бы предположить.

– Но случается. И что тогда?

– Вы уверены?

– Продолжайте, продолжайте, – подбодрила его Елена.

– Не хочется, – хрустнул пальцами Майзель, и Елену едва не передернуло от этого жуткого звука. – Я не хочу этого… На самом деле никогда не хочу. Но… Просто человек слаб. А это – как операция. Нужно. Или провал.

– Что?

– Здесь такое специальное ковровое покрытие, пани Елена. Великолепно чистится…

Он отвернулся и замолчал. Елена долго смотрела на его спину. Ах ты, дрянь, подумала она, ощущая в себе поднимающуюся волну ярости. Что ты тут изображаешь передо мной, а?! Она усмехнулась:

– Понятно. Вы же Дракон. Чудовище.

– Вы злитесь, – Майзель так горько, по-человечьи вздохнул, что Елена ушам своим не поверила. – Я в самом деле не знаю, как объяснить вам это, чтобы вы поняли. Что дело не в том, чудовище я или нет. Просто слишком многое поставлено на карту. И это война…

– Это детский сад, в котором оружие находится в свободном доступе. Вот что это такое.

– Весь мир таков, пани Елена. Кто-то должен покончить с этим.

– Можете быть уверены, что это будете не вы.

– Возможно. Но я постараюсь.

– Так нельзя, – тихо сказала Елена, потому что ей стало вдруг его жаль. – Вы – уже заложник своей сумасшедшей идеи. Это она управляет вами, а не вы ею. И это самое ужасное, что мне удалось понять, общаясь с вами. И вы никогда не отмоетесь от всего того, что творите. Потому что благими намерениями… Неужели вам это не известно?!

– Еще как известно, пани Елена, – он усмехнулся. – Мы поэтому и притворяемся стяжателями и злодеями, чтобы обмануть судьбу и логику, дорогая…

– Но у вас не получается обмануть.

– Получается. Хотя и не очень хорошо. Но мы учимся. И научимся, пани Елена. Обязательно…

– Нет. Этому нельзя научиться. Зло нельзя превратить в добро, как свинец нельзя превратить в золото…

– У вас устаревшие понятия о физике субатомных процессов, пани Елена, – Майзель усмехнулся.

– Возможно. Но поступки людей, люди вообще – это не субатомные процессы…

– Нет людей вообще. Есть те, кого я люблю, и те, кого ненавижу.

– Да. Разумеется. Без этих упрощений вы ничего не могли бы сделать. Но это упрощение реальности, а не сама реальность, вот в чем проблема.

– Вы меня удивляете. Никто никогда не может жить в самой реальности, пани Елена. Все пользуются моделями, более или менее приближенными к действительности. Вам не нравится моя модель? Так и скажите.

– Мне не нравится ваша модель. Я нахожу ее опасной. Опасной, в том числе, и для вас самого. Потому что…