Год дракона
Шрифт:
— Да, начала церковь действовать, — с неожиданной гордостью сказал Торопов. — Значит, оживаем… Как ведь раньше-то деревни складывались. Первым делом искали место, где храм заложить. Специалисты были, знатоки, умели… Наша-то уцелела. Чудом, можно сказать. К тысячелетию крещения епархия священника прислала. И он тоже влился в наш молодежный коллектив, — Торопов рассмеялся. — Матушка, кстати, учительница. По-английскому она, но пока за всех… за весь педсовет.
— И как вы тут живете? — недоуменно проговорила Вера.
— А так. Живем, не ждем тишины. Слышите,
Торопов остановился возле низкого забора.
— Света! — крикнул. — Света! Саня!
Залаяла собака. Выскочила к забору, еще раз для порядка гавкнула, но сразу же дружелюбно завиляла хвостом, видно, узнала Василия Ивановича.
— Бой, где Света? Ну-ка, зови хозяйку… — весело сказал Торопов собаке.
Она завертелась волчком, заскакала, подняла на заборчик передние лапы — смотрела умно и доверчиво. Вера от души рассмеялась. Ей вдруг, стало легко-легко. И тут вспомнила про отца — про звонок, свое сообщение… Ее смех резко оборвался. Пропал — она сама не заметила как.
По дорожке от дома шла совсем юная женщина лет двадцати — с девическим смышленым лицом и крепкой крестьянской фигурой. Сильные руки устало свисали. Улыбнувшись Торопову, она доброжелательно посмотрела на незнакомцев.
— А Сани нет, на выпасе, — сказала она, — комиссия, что ль?
— Да нет, дачники. Может, сдашь им комнату да и поагитируешь? Глядишь, им понравится, переедут. Из Москвы они, — добавил Василий Иванович с важностью.
Женщина отворила калитку:
— Проходите… Света меня зовут.
Гриша протянул ей руку и представился по всей форме. Вера назвала себя, но руки не протянула.
— Не стеснят тебя гости, если на месячишко задержатся? — спросил Василий Иванович, идя за хозяйкой к дому по тропке меж грядок, на которых росла не то редиска, не то капуста — Вера не поняла. На дачных-то участках вдоль дорожек обычно цветочки сажают.
— А им хорошо у меня будет? Да вы не жмитесь, Василий Иванович, пускай они в шестом доме поживут. Я туда вчера ходила, Матрену искала — это козу, — пояснила она, оглянувшись на Веру, — там и мебель есть, и печка нормальная, а всякое полотенце, подушку я дам. Там даже посуда есть, старенькая, конечно…
— А привидений там нет? — спросил Гриша, внезапно обрадованный открывшейся возможностью пожить отдельно.
— Дом без привидений, — на полном серьезе ответил Торопов. — Привидения там, где кто-то умер и долго не хоронили. А это просто брошенный дом. Уехали люди, все бросили, чего рухлядь таскать… Ключи у меня, так что, думаю, можно вам и там обосноваться. Дом-то этот и стоит всего тысячи полторы по оценке. Может, он вам подойдет потом… Если решите.
Вера ступила на высокое крыльцо. Доски
Гриша будто увидел ее со стороны. А ведь могла бы она вот так стать обычной уютной женщиной, какая и нужна нормальному мужику — такой, как выглядит сейчас, без косметики, без золотишка, без парикмахерской укладки. Или для этого превращения и самому прежде надо стать иным — нормальным мужиком? Испугался своей мысли. Потому что за ней логически следовало, что он ненормален, ибо та жизнь, к которой он привык, не есть норма человеческая. В сущности, все слишком далеко зашло…
— Вот, Света, — говорил Торопов, заходя в комнату, устланную ковровыми дорожками, — посиди с людьми, расскажи про себя, про Саню, как живете, как работаете… — и он хитренько подмигнул хозяйке. Подмигнул и ушел. Из сада послышался его веселый голос и лай собаки.
Вера огляделась. Большая печь с плитой, с духовкой — она такие видела только на иллюстрациях к рассказу Толстого «Филиппок». А мебель — совершенно городская, чешская жилая комната. Шторки югославские. Обои, кажется, тоже югославские. Или финские. Интересно, как их клеили на бревенчатую стену? — удивилась Вера. Села в кресло у журнального столика, принялась рассматривать посуду, книги, все, что виднелось в застекленных дверцах «стенки».
— Вы бы, наверное, поели? — спросила Света. — Я вам сейчас мясца поджарю. Своего…
Вера почувствовала себя неловко:
— О… Не возитесь, — но от мысли о свежем мясе у нее свело в животе.
— Чего возиться! — Света перехватила взгляд Веры, брошенный на печку. — У нас газ. Баллонный.
Обед завершился чаем из самовара.
— Это у вас английский «Липтон»? — поинтересовалась Вера, кивнув на заварочный чайник.
Света ее не поняла, а когда догадалась, о чем речь, пожала плечами:
— У нас и свой-то почти не бывает. А это «тридцать шестой», я в него добавляю сушеные листья иван-чая, знаете, длинные такие, цветочки фиолетовые, и зверобой — это маленький, с желтыми цветочками. Я тут всех, кто к нам из городов приехал, научила так чай заваривать — благодарят… И Лилю, жену отца Виктора, и Зину из Новгорода, и Иру из Эстонии. Ире, правда, не нравится. Ей тут вообще не очень нравится. Все Эстонию вспоминает, а жить там боится. Вот они и уехали оттуда.
Вполуха слушая женскую болтовню, Гриша оценивал ситуацию: «Здесь, наверное, нельзя жить, но вполне можно перекантоваться месяц-другой. А за это время хоть что-то прояснится в Москве. И я буду просто свидетелем, а не как сейчас подозреваемым, чье место в следственном изоляторе».
— А я люблю, — продолжала Света, — и Саня мой любит. Здесь края красивые. У нас и дом, и сад, и скотина, и свежий воздух, и работа своя, на себя, а не на дядю чужого… У кого из молодых такое есть? Я почтальоном работаю и Сане помогаю. У нас бычки на аренде. Пока только двадцать пять. В этом году первый раз будем мясо сдавать. Посмотрим… Не должны вроде внакладе остаться. Ну, что еще рассказать?