Год французов
Шрифт:
Вслед за «Согласием» на парусах шли другие корабли: сорокапушечный фрегат «Привилегия» и «Медея» с тридцатью восемью пушками на борту. До ирландского побережья еще далеко, не ровен час из-за горизонта вынырнут корабли эскадры адмирала Уоррена. А всем трем французским армиям, взявшим курс на Ирландию из разных портов и в разное время, надлежит проскочить мимо английской флотилии незаметно. Первой вышла армия Эмбера, самая малочисленная: пехота, две роты гренадеров да рота третьего стрелкового полка — всего около тысячи шестисот солдат и семидесяти офицеров. С ними — легкая артиллерия и пять с половиной тысяч кремневых ружей для ирландских повстанцев.
За невозмутимостью, свойственной уроженцу Ольстера, таилась в душе Тилинга забота, подгонявшая
Два месяца назад, а то и раньше восстал Ольстер. И лишь теперь на подмогу им идут французские корабли. Сколько битв минуло за эти два месяца, сколько побед и поражений, сколько захвачено и вновь отдано городов, сколько пало людей от пики, от пули или бомбы. Из-за своих убеждений пришлось Тилингу покинуть Ирландию, он поступил на службу во Французскую армию, жил в Париже среди прочих ирландских изгнанников, праздных мечтателей или просто бандитов. А сейчас те же убеждения понуждают его вернуться в восставшую страну, хотя, возможно, восстание уже подавлено. Взгляды свои и убеждения носил он точно вериги, они скорее мешали ему, нежели вселяли гордость.
Добравшись до каюты адмирала Савари, он вместе с французскими офицерами Фонтэном и Сарризэном стал дожидаться Эмбера. На столе перед пустующим пока креслом генерала разложена карта Ирландии. Стоит протянуть руку — и дотронешься до Антрима, Донегала. А за Донегалом — пустоши Мейо, белое пятно на карте, обозначена лишь череда гор.
Неспешно вошел Эмбер, высокий, крепкий мужчина в помятом мундире, уселся в кресло, расстегнул ремень, погладил живот и улыбнулся офицерам.
— Итак, господа, Савари сообщил, что справа, милях в пятидесяти, южное побережье Ирландии. Продержись такая же погода да не нарвись мы на корабли Уоррена, через неделю, а то и быстрее дойдем до Ольстера — придется, конечно, выбрать кружной путь.
Даже Тилинг почувствовал, что говорит генерал грубовато и просто, как провинциал. До революции Эмбер держал мелкую торговлю козьими и кроличьими шкурами, бродил по деревням, едва умел читать — как-никак всего лишь крестьянский сын — и мог лишь нацарапать свое имя: Жан-Жозеф Эмбер. Теперь же, к тридцати одному году, он стал одним из прославленных французских генералов. Тилингу прежде казалось, что исключительная карьера генерала — яркий пример того, как революция вознаграждает умных и деятельных. Однако за два года жизни во Франции при Директории у него поубавилось иллюзий.
В 1793 году, уже в армии, Эмбер отличался отвагой и умением, однако было очевидно, что в чинах ему не преуспеть. Некоторое время он служил одним из многочисленных государственных осведомителей, выискивая смутьянов среди своих собратьев по оружию. От безысходности и беспросветности его спас благостный революционный
Наконец выдвинулся и он, получив назначение в Вандею, помогать Гошу подавлять восстание шуанов. Там-то и пришла к нему слава. Эмбер с блеском вел военные действия в непривычных условиях, находил неожиданные решения. Всякий генерал спасовал бы перед лесной чащобой или болотами, а Эмбер шел на риск. Он воевал так же, как и сами шуаны: неожиданные переходы, ночные налеты, засады, такие же внезапные отступления. Как и шуаны, он не ведал ни страха, ни жалости. Эмбер уважал своих противников, простых крестьян, как и он сам, отважных в бою. Но он жестоко расправлялся с переметнувшимися на их сторону и возглавившими восстание чужаками-дворянами. Случись такому попасть в плен, Эмбер вешал его без суда. При Киброне он разгромил английскую армию и примкнувших к ней монархистов, а четыре дня спустя взял штурмом Пентьевр и пленил весь гарнизон. Взглядов он держался самых немудреных, умеренное крыло Директории презирало его за это, и он получил прозвище «кроличий шкуродер». Революцию надо защищать и нести дальше, Англию, главного ее врага, следует уничтожить. Когда во Франции верх взяли приспособленцы и оппортунисты, Эмбер примкнул к якобинцам.
— Так вот, господа, — продолжал он, — считаю необходимым уведомить вас, какие приказы получили мы от Директории, отправившись в поход, и в чем наша задача. Мы — одна из трех частей Ирландской армии. Нам предстоит высадиться на побережье Ольстера, занять позиции и раздать оружие союзникам-ирландцам. Далее нам надлежит объединиться с армией генерала Арди и подчиняться его приказам. Он вправе выбирать: идти ли на помощь восставшим в Ольстере или наступать в другом направлении. Главное, чтоб мы побеждали. Наша армия, как, впрочем, и его, невелика. Большая часть Ирландской армии идет в третью очередь — девять тысяч солдат под командой генерала Килмэна. Но его корабли выйдут из Франции только тогда, когда мы закрепимся на ирландской земле и одержим победы.
— Если Арди удастся достичь ирландских берегов, — вставил Сарризэн. — Мы даже не знаем, вышел ли он из Бреста.
— Наберитесь терпения, полковник. Я и об этом скажу. Вы поймете со временем, что солдатское дело — не только воевать. Нужно еще быть и хорошим дипломатом. Не было бы никакой Ирландской армии, кабы не настойчивость некоторых французов, вроде меня, да ирландцев, вроде присутствующего здесь полковника Тилинга и его друга полковника Уолфа Тона. Ведь Директория сейчас делает ставку лишь на египетскую кампанию Бонапарта. Но она не прочь — заметьте, не горит желанием, а лишь не прочь — поставить грош-другой и на Ирландию, так осторожный игрок делает побочную, сулящую меньший барыш ставку. Так вот, мы с Арди и есть эта побочная ставка. Выиграем — и Директория поставит больше — пришлют армию Килмэна, ему еще придется ловчить и хитрить, чтобы его солдат не отправили в египетские пустыни.
— Значит, мы лишь ставка в игре! — хмыкнул Фонтэн. — Да еще малая. Не очень-то это утешает.
Эмбер откинулся в кресле и вновь погладил живот. На бледном массивном лице выделялись глаза, юркие и настороженные, как у кота.
— Осторожный игрок чаще всего скареда. И выигрыша ему не видать. Вам известно, что и нас в Рошфоре, и Арди в Бресте продержали очень долго. То нет боеприпасов, то мушкетов, то нечем платить жалованье. Возможно, виной тому не только нерадивость. Может, нашлись люди, которым пришелся бы не по душе успех Ирландской армии. Вы это не исключаете?