Год Грифона
Шрифт:
— Расскажи сначала о себе, госпожа моя, — попросил он. — Почему ты в этой одежде?
— Я украла ее, Паор, — смеялась Карми. — Удобная одежка, чтобы шляться по Майяру; но, как оказалось, она вовсе не для Пограничья. Мне пришлось поволноваться, брат мой. Ведь миттаусцы не любят людей в такой одежде и убивают всякий раз, когда имеют преимущество.
— Нет, — качнул головой Паор. — Полгода назад мы встретили здесь хокарэма и не тронули его.
— Ты о чем?
— Он назвался твоим хокарэмом, госпожа. Такой невысокий красивый парень…
— Маву, — кивнула она. — А ведь я приказывала
(Толпа арзраусцев, убедившись, что у Паора с Карми дружеские отношения, успокоилась и занялась своими делами. Позаботившись о лошадях, часть из них принялась за приготовление обеда, другие взялись помочь монахам в строительстве. Старый монах, как прежде Карми, предложил Паору свое мятное питье. Развлекать же гостей не было необходимости, и монах застыл молчаливой статуей, неподвижность которой нарушалась лишь завораживающе- быстрым движением пальцев, перебирающих четки.)
— Я думал, ты умерла, — сказал Паор. — Я решил отомстить за тебя Майяру.
Карми усмехнулась. Паор заметил и горячо сказал:
— Конечно, я не мог затевать войну или хотя бы устроить набег на Горту или Ирау. Но я бросил клич, что собираюсь выкрасть из Колахи-та-Майярэй Миттауский меч, и эти люди, — он повел рукой вокруг, — составили мой отряд.
— Миттауский меч? — подняла брови Карми. — Ну, брат ты мой, вот глупость. Не так уж это и легко.
— Я решил выкрасть меч и убивать им майярских принцев, — упрямо сказал Паор.
— Всех сразу? — засмеялась Карми.
— Я бы выслеживал их по одному.
— Умеешь ты, Паор, ставить себе задачи, — качнула головой Карми. — Не обижайся, я не смеюсь над тобой, но цели, которые ты поставил себе недостижимы. Подумать только: выкрасть меч и убивать им принцев! Это ребячество.
— Я не шучу.
— Ох, какой ты серьезный, — засмеялась Карми. — Это от раны, наверное. Я ведь не ошибаюсь, из Колахи ты привез не меч, а рану?
— За нами гналось пол-Майяра, — похвастал Паор, тоже рассмеявшись. — А остальная половина ждет нас на перевале. Но мы схитрили — свернули на сургарскую тропу и разобрали за собой овринги.
— Забавно, — проговорила Карми. — Вовремя меня сюда принесло. Я ведь тоже по этой тропе шла. Припоздай я — и пришлось бы мне делать круг через Миттаур и Саутхо.
— Так ты из Майяра пришла?
Карми кивнула.
— Что ты там так долго делала? — удивился Паор. — За полгода сюда от Ваунхо можно на коленях приползти.
— Мне незачем было спешить в Сургару, — кротко ответила Карми. — А теперь дела тут появились.
— А, — догадался Паор. — Ты, наверное, искала способы отомстить своим врагам? Скажи, кого убить, я сделаю.
— Я уже убила Горту, — медленно произнесла Карми. Только удовольствия мне это не доставило. Мстить я не буду, Паор. Горту, понимаешь ли, мне жалко. Он мне нравился, Паор. Он всегда был честен и приветлив со мной. И всегда говорил со мною так, как будто за мной стояла какая-то могущественная сила. А я, дура, слишком поздно поняла, что это за сила. И уж если бы я вздумала мстить, то в последнюю очередь — Горту. Хотя… — она невесело
— Ты моя гостья, — напомнил Паор. — А что касается этого обычая, то у нас считается, что если мужчина будет есть за одним столом с женщинами, он и меч будет держать в руках, как женщина. Однако я этого не опасаюсь — я знаю, ты хорошо фехтуешь.
— Ты льстишь мне, — возразила Карми. — Меч тяжел для меня. Мое оружие — это хокарэмская лапара. Вот чего мне не хватало, когда я прогуливалась по майярским дорогам.
Паор неожиданно сказал:
— Тибатто, прошу, подари госпоже свой трофей.
Невысокий седой арзраусец без слов встал, приблизился и положил перед Карми лапару старинной гортуской работы с клеймом мастера Тхорина-аро, которое, как говорил когда-то Стенхе, хокарэмы называют «жуком». Лапары-«жуки» были в Майяре наперечет; каждая, как и хороший меч, делалась годами, проходя в процессе обработки множество операций, придающих железу почти невероятные качества. «Жуки» бывают двух разновидностей: «твердые» и «мягкие». Мягкой называется длинная упругая лапара, которая, будучи согнутой в кольцо, распрямлялась и оставалась такой же прямой, как и прежде. Твердые не отличаются подобной гибкостью, но зато от ударов по такой лапаре ломаются мечи. Стенхе утверждал, что двух этих лапар — тведой и мягкой — достаточно, чтобы чувствовать себя вооруженным в любой ситуации.
Лапара, которую отдал Карми Тибатто, была из разряда твердых.
— Это очень дорогое оружие, — сказала Карми, подняв глаза на воина. — Могу ли я как-то отблагодарить тебя?
— Ты гостья принца, — ответил Тибатто. — И, кроме того, госпожа, в Арзрау это не оружие, а боевое отличие. Оружие — это меч.
— О, воин! — засмеялась Карми. — Меч — это слишком тяжело для меня. Лапара — другое дело. Моими воспитателями были хокарэмы, Паор. И я научилась у них всему, чему могла.
— Женщину должны воспитывать и обучать женщины, — сказал Паор.
— Ну нет, — возразила Карми. — Руттул говорил иначе: девочку должен воспитывать отец, а учить — мать, мальчика должна воспитывать мать, а учить — отец. Моему настоящему отцу, сам знаешь, было не до меня, зато мне повезло — меня воспитывали Руттул и Стенхе. А матерью для меня стала Хаби, но боюсь, я была неприлежной ученицей. — Карми обернулась к старому монаху, который из учтивости к гостям угощался принесенными ими сушеными фруктами и изюмом, запивая это обычной для миттауских монастырей болтушкой из молока и ячменной муки(все прочие ели копченое мясо и жареную рыбу, только что выловленную в ручье, закусывали диким луком и огромными сочными лопухами горного щавеля, запивали обжигающим напитком из воды, молока, меда, вина и толченой коры дерева, которое, как когда-то слыхала Карми, растет только в Арзрау. А старый монах, не обращая внимания на соблазнительные запахи, запивал своей нищенской болтушкой розовый изюм).