Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило

Туулли Лана Борисовна

В астрале

– Покайся, сын мой!
– пророкотал глас неведомого божества.

– Каюсь! – истово возопил дон Текило, счастливый от самой возможности того, что с ним кто-то разговаривает. Опыт блуждания по лабиринтам, сокровищницам и прочим охраняемым помещениям подсказывал отважному дону, что обычные ловушки срабатывают с тихим «сс-з», «шшухх» или вообще беззвучно. А коли разговаривают – значит, будут ловить и пытать.

Другими словами – какие-то мгновения жизни гарантированы.

–

Отринь земную суету! – продолжал глас.

– Риню, риню… - тут же согласился дон.

– Отстань от человека, - вмешался кто-то третий.

Кто-то, стоящий рядом, наклонился к поверженному дону, раздался тихий, но такой знакомый звук откупориваемой бутылки…

Дон Текило мгновенно пришел в себя.

Над лежащим иберрцем склонились четверо монахов. Один – огромный, похожий на медведя детина, весь поросший черной шерстью, в сбившейся на все четыре стороны серой рясе, гулким басом пророкотал, что человек прежде должен покаяться, но самый старший из монахов – маленький, кругленький, с добродушным лицом, протянул Текило бутылку и посоветовал подкрепить силы. Третий и четвертый монахи вяло перебирали четки и наблюдали за происходящим с отрешенным спокойствием словивших безначальное Дао за хвост мироздания.

Дон Текило перелил вино из бутылки в себя, и его мозги заработали.

– Вы что, монахи?

– Да, сыне. Я отец Гильдебран, - представился кругленький монах. – А это – брат Томас, а это – брат Тимофей и брат Нобель.

– Нобель-шнобель, - срифмовал скучающий брат Тимофей. Нобель вяло обиделся:

– А в рыло?

Медведеобразный брат Томас ревниво проследил, как возвращался в относительно трезвый ум и собственную память дон Текило, опустился рядом и с пристрастием повторил:

– Готов ли ты покаяться в своих грехах?

Дон Текило покосился на выразительные кулаки брата и горячо согласился, что готов. Ха! Похоже эта встреча – то, что надо, будет хороший повод продолжить цикл «Десятка самых горячих раскаяний дона Текило»!

Отец Гильдебран остановил ретивого брата Томаса:

– Оставь его, брат. Ты же видишь – у него временное помутнение рассудка. Может быть, еще успокоительного? – и святой человек потянулся за стоящим неподалеку кувшинчиком.

– Ага! – бойко согласился дон Текило.

Лучше бы не соглашался. В кувшинчике оказалась простокваша.

– Полегчало? – заботливо поинтересовался отец Гильдебран.

– Угу.

– Это хорошо. А теперь, сыне, мой долг сказать тебе, что ты стоишь на опасном пути. Ибо охота за чужим имуществом еще никого не доводила до добра. И нет никакой заслуги в том, чтобы продолжать совершать преступления ради того, чтобы доказать кому-то что-то, чуждое твоей природе… Понял, чадо?

Дон Текило не понял, но на всякий случай горячо согласился. Пока отец Гильдебран вел душеспасительные речи, вор осматривался: кажется, он и монахи находились в каком-то подвале. Стены каменные, неровные, вдоль стен бочонки, штабеля бутылок и запечатанных кувшинов…

Бочонки! – дошло до дона Текило. Бутылки! И запечатанные кувшины!

– Что, выпить хочешь? – подметил ищущий и алчущий взгляд дона брат Тимофей.

– Имею такое намерение, -

признался дон Текило.

– Не получится, - прихлопнул несбыточные надежды незваного гостя монах. – Самим мало…

И тут до дона Текило дошло, что означает этот скучающий взгляд, расслабленная поза и запинающаяся речь братьев Тимофея и Нобеля. Оба были пьяны как… как монахи. Открытие порядком поразило дона Текило: при всем богатстве собственного алкогольного опыта он редко становился свидетелем чужого опьянения. Ну, надо же…

– Сын мой, - вернул внимание иберрца к себе отец Гильдебран. Дон Текило обернулся и ревниво начал искать признаки избыточного винолюбия в лицах брата Томаса и отца Гильдебрана. – Сын мой, - продолжил монах, - задумайся о своей судьбе. Открой свое сердце, и подумай, живешь ли ты мечтой – или живешь по привычке? С чем ты миришься в своей земной жизни? С собственным пьянством? Распутством? воровством? Может быть, настал час, когда стоит изменить себя? Открыть новые бутыл… горизонты?

Кругленький монах вел речь уверенно, и лишь красные щеки в нем выдавали, насколько хорошо и долго сидела до прибытия дона Текило компания четырех истово верующих братьев.

– Ага, - дон Текило поднялся на ноги. Брат Томас попытался подняться, но покачнулся и упал на каменный пол. – Я, значит, вор, пьяница и так далее, а вы тут белые и пушистые.

– Нобель, это про тебя, - ввернул брат Тимофей. Нобель обиделся. Потом пожал плечами, свел глаза к переносице…

На какое-то мгновение физиономия брата Нобеля утратила человеческие черты, превратилось в белую мордочку гигантского кролика, потом, шевельнув длинными ушами, вернулась в привычные формы.

Дон Текило внезапно почувствовал, как наступила давно забытая трезвость.

– Что вы вообще тут делаете?

– Мы Башню охраняем, - ответил отец Гильдебран.

– Покайся! – потребовал густым басом брат Томас.

Гильдебран похлопал его по щетинистой тонзуре:

– Грешен, грешен… - и брат Томас, успокоившись, подложил огромные ладони под сытую щетинистую щечку и принялся похрапывать.

– Хорошо же вы ее охраняете! – выразил свое возмущение дон Текило. Нет, в самом деле, компания четырех монахов ни в какие подметки не годилась дюжине трехголовых змей, охранявшей любимый чайный сервиз цинского императора, или полку кавалеристов, стороживших копилку наследника буренавского престола, и даже тому рыжему коту, который бдил за корзинкой с рукоделием прекрасной донны Катарины…

– Охраняем, уж будь спокоен, - кротко ответил отец Гильдебран. – Согласись – Башню до сих пор не украли, значит, всё в порядке.

Аргумент был весомый.

– А у вас там наверху, - мстительно возразил дон Текило, - оборотень бегает.

– Не у нас, - педантично поправил брат Тимофей. А брат Нобель добавил:

– Путь бегает. У нас дверь крепкая, и она не пройдет! – И в подтверждение своих слов брат Нобель покинул состояние сонной расслабленности, приподнялся и шарахнул по двери подвала чем-то, на лету трансформировавшимся в увесистый замок. Таких замков, как убедился дон Текило после пристального рассмотрения, на двери было уже не меньше десятка.