Год охотника
Шрифт:
Она. До последнего мгновения...
"И в последнем листе - совершенство земли..."
Нет, тетрадь в кожаном переплёте была честно возвращена ещё тогда, во время "дела фермера", в огнедышащем мае...
Но в середине сентября - поразительно!
– снова попала к Францу.
Глава седьмая
Родовое гнездо
Осеннее утро выдалось прозрачным - как слеза младенца.
– Фима!
– прокричал в окно Бурханкин.
– Идём скорее к Диане!..
Игорь Максимильянович и сам не понимал, почему так сопротивляется визиту.
– Почему я должен этим заниматься?
– возмущался Франц.
– Кто я вам: плотник, кровельщик?.. У любого из местных - знаний и практики на порядок больше, чем у меня. Флигель по швам расползается - пусть она мастеровых наймёт. Только рады будут заработать. А я всего-навсего юрист. У меня своей работы - конь не валялся...
Бурханкин не отставал:
– Во-во-во, ей нужнее всего твой опыт. Дырку-то заделать, это... проще простого. Но надо же проверить вначале, что там. У тебя столько случаев было! Твой опыт...
– Мой опыт бережёт меня от грубых ошибок, - перебил Франц, - именно потому, что я убежден: браться нужно за дело, в котором разбираешься. Или, по крайней мере, не можешь испортить.
– Так она и просит: чтобы ты разобрался!
– Во-первых, не ори. Я прекрасно слышу! Во-вторых, флигель и в мае на ладан дышал, там не разбираться надо, а разобрать: аккуратно, по брёвнышку, чтоб в один прекрасный момент на её голову не свалился. Разобрать и продать, как стройматериал... А в третьих, сказал же ясно: не пойду.
– Просто, это... душа болит, - промямлил Бурханкин.
– Третий день одно и то же: как вечер, начинает из угла дуть... А потом, это... Сыплется...
– Вот пусть тогда уезжает!.. Откуда она вообще тут взялась на нашу голову?!..
– Ну что ты злишься, Фима!.. Не может она оставить флигель в таком состоянии! Без неё же за ним, это... никто не присмотрит! Может, сходим, просто посмотрим - и всё! А ты просто подскажешь, к кому обратиться, а?
Франц и сам бы не сказал, почему так раздражён:
– У тебя всё "просто"! Русским языком ему говоришь, - нет, не понимает.
– Я тоже, между прочим, не на немецком, - обиделся егерь.
Франц глянул на него подозрительно.
– С какой радости ты о ней так печёшься? Кто она тебе - родственница, приёмная дочь, внучатая племянница? Что, особый интерес?..
– И тут же пожалел о сказанном.
Но вдовец Бурханкин лишь взглянул в ответ с укоризной. Что с него взять, говорил взгляд. На охоте - нормальный человек. И вообще, за прошедшее лето я, Бурханкин, не раз уже испробовал разноцветности его настроения, - объяснял взгляд.
– Не любишь ты жизни, Фима, вот что!.. Вон Фомка твой - собака, а и то радуется, что живёт!
Игорь Максимильянович вскипел быстро, как тефалевый чайник:
– Знаешь что, шёл бы... к своей племяннице.
– А может, вместе пойдём?..
– Егор Сергеевич опустил голову. Затоптался на одном месте, начал расковыривать дырку в засаленном ватнике. Поглядел
По дороге к Большому Дому Бурханкин суетливо успокаивал Франца:
– Нет, ну ты погляди, красота-то кругом!.. Ну, где ты такое увидишь?! Ну скажи, скажи, разве не стоило перебраться сюда из райцентра? Хоть воздухом дышишь, даже если сидишь за своим телевизором, кнопки печатаешь, глаза портишь...
– Сто раз тебе говорить, не телевизор это, а монитор, - свысока заметил Франц (который быстро поднаторел в общении с компьютером).
– А "кнопки" я не печатаю, как ты выразился, а нажимаю! И прок, между прочим, есть кое-какой. Удобства организовал - раз!, титан поставил - два!, договорился провести отопление - три. Не всё сразу: курочка - по зёрнышку...
Несмотря на показное недовольство, Франц наслаждался прогулкой. Пробитая крепкими снарядами грибов, расцвеченная рябиновым салютом, разрумяненная от листвы, - земная плоть, казалось, позабыла, что весь этот хрустящий карнавал - предвестник близкой смерти...
"Нет, - думал Игорь Максимильянович, - даже после Пушкина описывать это не бессмысленно!.." - Он был заворожён нежными тоскливыми запахами... Околдован ажурной вязью веток, пылавших всеми оттенками осеннего пожара...
И вдруг вспомнился ему служебный кабинет, картина Левитана... Осенний пейзаж выходил за раму, продолжаясь на белой стене оранжево-розоватыми облаками. Уборщица оправдывалась: мол, обрамленная в багет репродукция мешает отмывать следы дознания. А раз (они тогда из-за ангины Лизхен прервали отпуск и вернулись из Ялты парой дней раньше) на стене, как чьё-то безмолвное восклицание, алела пятерня. И это при его-то стремлению к порядку!
*** Трещина
Завидев Диану Яковлевну у крыльца флигеля, Франц открыто улыбнулся через весь двор: "Чего, дурак, упирался?..."
Она задумчивым взглядом гладила кроны деревьев над пиками ограды, словно что искала. Сквозь растворившееся в очках солнце, узнала гостей.
– Привели?.. Наконец! Здравствуйте, Игорь Максимильянович!..
Франц вздрогнул, застегнул кожаный пиджак, огладил волнистые пряди над залысинами, подтянулся, подошёл, поздоровался.
– Рад вам послужить, фрау Диана Яковлевна!
"Фрау", будто испытывая, показала правую руку:
– Игорь Максимильянович, вот посмотрите...
Франц внезапно ощутил дразнящий аромат. Снизу поддержал протянутую ему ладонь, легко её пожал, поклонился, одновременно рассматривая.
Было от чего прийти в недоумение.
"Что за глупость?
– подумал он.
– При чём здесь мой профессионализм-то?.."
На глубокой подробной дельте линий жизни смиренно лежали никчёмные мелочи: деревянная прищепка, перо от чернильной авторучки, грецкий орех и ладанка на шнурке серебряного плетения. Ладанок, подобных этой, ему прежде видеть не доводилось: натуральный шелк, правда, очень ветхий, и тончайшей ручной работы именная вышивка-вензель.