Год охотника
Шрифт:
– Велики траты!
– фыркнул Бурханкин.
– В моём лесном хозяйстве материала - навалом. Я бы два места на выбор указал!.. Поохотиться охотников вдоволь, а полезное сделать - все охотники по кустам...
– А!
– безразлично махнул рукой Циклоп.
– Церковь - всё равно, что клуб. В чём разница, не понимаю!.. Что здесь народ собирается, что там!.. Лишь время тратят...
Опять выступил Бурханкин:
– А кто постарше, говорят: была у нас прежде церковь! И жили тогда!.. Батюшку, Царствие небесное, посадили,
Бедняжка Ляля так вертела головой от одного спорщика к другому, даже растрепала каштановый "бублик"! Осмыслив в меру своих педагогических возможностей тему диспута, также решила высказаться:
– У нас и клуб был. Красивый. Добротный. Сгорел. Жалко.
– Нас жальче!
– не уступил Бурханкин.
– А сгорел, потому что заместо храма...
Циклоп потянулся, хрустнув суставами:
– Зачем голову морочить? Сказано же: живите и ра-адуйтесь!
– Он лихо ущипнул Хорошенькую за пухлую щёчку.
– Жизнь даётся человеку один раз!
– Ляль, кофейку бы...
– возмущённо попросил у жены капитан.
– Сделаю, Аркадий Петрович!
– Прозвучало это, как "есть!".
– Кто будет кофе, кто чай?
– Так могла сказать только радушная Хозяйка!
– И Надю проведаю, - тихо пообещала она Селене, отправляясь осваивать желанные хоромы.
Михеич поднял стопку:
– Помянем... Пусть земля Шурке - пухом...
К столу тут же подсели двое дремавших мужчин и хором потребовали:
– Наливай, Михеич!
Циклоп закрыл свою рюмку ладонью: нельзя, мол, - зато придвинулся к мадам Бурханкиной. Она мило оскалилась. Украдкой перевернула на стройной шее газовую косынку углом вперёд: чтобы лучше скрывала бороздки лет.
Механизатор вновь завёл траурную речь насчёт того, что знал Александру ещё ребёнком.
На сей раз возмутился Бурханкин, украдкой от Селены опрокинув в рот рюмку:
– Где ты у нас тут вообще детей видел? Живём, как гнилушки в болоте. Если кого и родим, - так и те с порчей. Ни одного здорового росточка.
– От тебя, Лешака, конечно может гнилушка родиться!
– выпалила его лучшая половина.
– А нормальные пары - нормальных и р(дят.
– Женатых-то осталось...
– Он молча встал, понурившись, побрёл по участку.
Франц не стал догонять: ему в данный момент было важнее послушать.
Механизатор оправдывался, что, мол, дитём Шурку, конечно, не знал, но "фотки" видел. "Семёрку", мол, ихнюю чинил и - видел... Игорь Максимильянович пересел к нему ближе - поспрашивать. Больше никто не проявил интереса к жизни Александры Степновой. Им дали спокойно поговорить.
Остальные быстро подъедали остатки салатов, маринованные грибочки, тушёную оленину с картошкой.
Из Дома фермера вышла Хорошенькая.
– А кто мне поможет принести чашки?
– игриво, тоном пионервожатой попросила самозванная хозяйка.
– Я там уже всё
Циклоп предупредительно вскочил.
– Сядьте, Лялечка, отдохните, я принесу!
– Нет уж, Тарас Григорич! Лучше я!
– загородил ему телом дорогу капитан.
– Неровён час, споткнёшься... Посуда-то не наша.
– Да и дом с землёй - тоже, вроде бы пока не ваши, - тихо-тихо процедил Франц.
– Вот именно, пока!
– хохотнул блюститель закона. "Что, немчура, съел? Сиди себе в двухкомнатной клетушке из двадцати шести метров с горячей водой и помалкивай!"
Знал бы он, где наш охотник жил в его годы!.. Из какой промозглой дыры ему удалось вытащить дочь!... Ценой каких самоотверженных усилий!.. Райцентровская квартира Франца - просто полигон против того густонаселённого барака. Перегороженный шкафом надвое "пенал" давал возможность им с Лизхен - единственной свечечкой путеводной - отдохнуть от человеческого роя, но не давал возможности даже новогоднюю ёлку поставить. Обходились веткой в настенной вазе... Это уже потом, когда она подросла и Франц получил повышение по службе...
Игоря Максимильяновича взбесила наглая самоуверенность Хорошенького.
Но что же оставалось думать бедному капитану милиции?
"В этой жизни всё приходится отвоёвывать с боем, - считал он.
– Разве я не заслужил?.. Сельсовет, правда, дал разрешение и материалы на расширение. Но сколько ни привлекай население помочь - всё впустую. Помашут пятнадцать суток топором, повозят рубанком по доскам - и домой. Да и сыновья... Гоняют в своих "косухах" на служебном мотоцикле, наперегонки с лешаковским Орликом: коня пасут, называется! Только кур распугивают, а пристройка так и стоит недоделанная. Зато теперь всё будет по справедливости!"
Аркадий Петрович гордо удалился в "почти свою" резиденцию. Франц вдруг тут же вспомнил, где видел музыкальный будильник и эту надутую физиономию...
Он из принципа решил: "Оформлю! Через себя - сохраню фермеру дом и усадьбу. Может, Виктор Зуевич ещё сто раз передумает! Сгоряча нельзя такие подарки делать. Сохранить обязательно... И выполнить просьбу вдовца."
Что-то он хотел уточнить у Степнова...
Но не успел сосредоточиться: из-за угла дома вынырнул Бурханкин и отчаянно замахал.
– Фима, скорее...
– Бурханкин показывал рукой на дом.
Франц поторопился: егерь был ужасно встревожен, даже при посторонних назвал его Фимой!..
– Тимофеевне плохо!
Со словами: "Кому сейчас легко?.." - Франц отодвинул Бурханкина, ворвался в дом, распахнул спальню и увидел на проклятой кровати сведённое судорогой тело медсестры...
Избавлю вас от натуралистических подробностей! (Они уместны при описании погоды или фасона нового платья.) Скажу только, что Игорь Максимильянович подоспел вовремя...