Год спокойного солнца

Белов Юрий

В мыслях он все чаще обращался к Тачмамедову, хотя не знал почему. Ему казалось, что Караджа знает что-то такое, что просветлит многое. Но как подступиться к нему? Марат не видел его больше двадцати лет и помнил лежащим в жару, и хриплый срывающийся голос помнил, и крепкие руки поверх одеяла, и замкнутое лицо с крепко зажмуренными глазами. Тогда он еще не стар был, щетина на впалых щеках отдавала вороненой синевой. Но когда, открыв на звонок дверь, глянул Марат на белобородого старика, сразу же узнал его. И даже еще раньше, едва тренькнул «бим-бом», предчувствие подсказало, кто этот поздний

гость, и сердце сжалось в комок, затаилось, приготовившись к встрече.

Он стоял за дверью в красном полосатом халате, в бараньей папахе, с палкой в узловатой черной руке, и смотрел колюче из-под насупленных густых белых бровей. Стоял молча, не поздоровавшись даже, только смотрел и дышал тяжело после подъема по лестнице.

— Заходите, яшули, — отступил пораженный Марат.

Крякнув, старик шагнул через порог, поставил палку к стене, не нагибаясь, привычно сбросил разношенные башмаки и в теплых, не по погоде, носках первым прошел в комнату.

Возле стола старик недовольно засопел и поморщился, как будто непредвиденное препятствие встретил на своем пути. Марат поспешно оттащил стол в сторону, благо ковер под ним был, а не голый линолеум, бросил с дивана подушку и пригласил гостя садиться.

— Я чай приготовлю, — сказал он срывающимся от волнения голосом.

Эта отсрочка очень нужна была ему. Там, на кухне, можно в себя прийти, хоть как-то обдумать неожиданное происшествие, линию поведения определить.

Старик мельком глянул на него и усмехнулся.

— Не суетись, — проговорил он, — сядь. Или в доме нет больше никого? Жена где?

— Я один живу, — ответил Марат. — Я только чайник на огонь поставлю…

Синим пламенем вспыхнул газ над горелкой. Закрывая его наполненным до середины чайником, Марат немного помедлил, глядя на живой этот огонь, потом прислонился спиной к холодной бетонной стене.

Отходила растерянность, иное волнение заступало на смену душевному смятению — радостное сознание подтверждаемости смутных догадок. Ведь знал, чувствовал, что не в последний раз видел тогда Караджу, что сойдутся их пути еще хоть раз — и вот сошлись. Только чего ради явился он, какую цель преследует? Что привело его — страх, любопытство, надежда прояснить что-то для него важное?.. Одно было определенно — серьезные мотивы руководили им, очень серьезные. Старый, уважающий себя человек не придет в незнакомый дом по пустяковому поводу.

Марат вернулся в комнату. Старик привычно полулежал на ковре, подложив под локоть подушку, поглаживая белую бородку.

— Сейчас будем чай пить, — сообщил Марат и присел с другого края ковра.

Старик смотрел на него с прежним любопытством. Но во взгляде проглядывало и беспокойство. Рука, поглаживающая седые редеющие волосы, чуть вздрагивала.

— Узнал, значит, — проговорил Караджа.

— Узнал.

— Столько времени прошло…

— Мне та встреча очень запомнилась, — признался Марат.

И по тому, как быстро глянул на него Тачмамедов, как замерла ладонь у бороды, Марат понял, что нежданный гость все-таки боится чего-то, и пришел наверное для того, чтобы вызнать, убедиться в том, что сын Назара не представляет для него опасности.

— Почему? — спросил Караджа, не отрывая от лица Марата

своих острых, ищущих глаз.

— Да уж так… — неопределенно ответил Марат и отвел взгляд.

Он казался сейчас себе многоопытным и хитрым, хитрее сидящего напротив, способным одолеть его в словесной дуэли. А в том, что именно такая дуэль началась между ними, он уже не сомневался.

Но где ему было видеть в чужих душах…

На кухне зашумел чайник. Старик быстро посмотрел на Марата, с его уст уже готов был сорваться вопрос, но он сам догадался, что это за шум, и успокоился, смолчал. И потом, пока хозяин заваривал чай, пока угощение ставил, он продолжал упорно молчать — то ли с мыслями собирался, то ли настраивал себя на предстоящий разговор, то ли уж манера у него такая была, достоинство свое соблюдал. «Ничего, думал Марат, я тебя расколю, все выложишь, что за душой прячешь…»

Волнение он уже подавил в себе, внутренне подобрался и выжидал, выбирал момент, чтобы забросить крючок и потянуть… А ничего этого и не понадобилось.

— Я знал твоего отца, — произнес вдруг Караджа скрипучим голосом, и Марат вздрогнул от неожиданности. — Я смерть его видел.

Так вон куда это тянется, смятенно думал Марат, жадно впиваясь глазами в недвижное лицо старика. Неужто для того только и явился, чтобы груз свой давний и тяжелый сбросить, неужто только для этого?.. Но почему молчал так долго? Мог бы и раньше найти, если б захотел. Даже тогда, в колхозе. Попросил бы Амана оставить их вдвоем и сказал бы…

И старик разглядывал его и тоже думал о нем: знает или нет, что произошло сегодня с Аманом? Нет, наверное не знает…

— Я сам не убивал, — проговорил тихо старик, не выдержав затянувшейся паузы. — Где мне, мальчишка еще был. Испугался очень. Они их колуном убили. По голове. Саксаул таким колят. Сперва его, потом мать. И тебя бы тоже, но я пожалел, испугался и пожалел. Они про тебя наверное забыли. Я из-за угла смотрел и дрожал весь от страха. А когда твои отец и мать упали и все столпились над ними, я на улицу выскочил и тебя потащил. Вечер был поздний, ты идти не хотел, заплакал. Тогда я тебя на руки взял и всю дорогу нес. По Московской улице. Когда мимо тюрьмы проходили — тюрьма там была, — я подумал, что всех могут арестовать, а если и меня, то я расскажу, как тебя спас, мне снисхождение будет. Ты бы узнал меня, вспомнил, если б на суде спросили, хоть и маленький совсем был. У милиции опустил тебя на землю и сказал: «Иди туда, там отец, мать, иди». Ты и пошел. Узелок у тебя был. Ты не помнишь?

Марат только головой покачал, не в силах произнести хоть слово, чувствуя, как гулко бьется в груди сердце, как кровь все горячее делается.

— Назад я не вернулся, боялся, что отец прибьет. Суров он был… — Старик прикрыл глаза. — На вокзал пошел и уехал с первым поездом. В Коканде оказался. Чайханщик пожалел, оставил у себя, кормил за работу — чайники, пиалы мыл, пол подметал, дрова колол, все, что велел, делал. Потом геологи чай у нас пили, разговаривали, в пустыню собирались ехать. Я попросился, они и взяли… Так и скитался, пока знакомого одного не встретил, от него и узнал, что отец с басмачами в родные места приходил и чем это кончилось. Ну, дальше неинтересно…