Год - тринадцать месяцев (сборник)
Шрифт:
— Ты слышал? Или требуется повторить? Яков Иванович…
— Жене своей повторяй, — перебил Карликова парень, однако неторопливо приподнялся на кровати.
— Гостя не обижай, вот чего, это наш новый секретарь парткома.
Но парень не повел в мою сторону и глазом, словно не слышал.
— Замерзшего обогрей, голодного накорми, говорили чуваши еще в старину, — сказал парень с легкой усмешкой, и голубые глаза его на миг ожили. — Слышал ты эти мудрые слова, Карликов?
— От тебя первого слышу, — ответил Карликов.
— Мужик ты и есть, Карлик, мужик. Ступай, не топчись здесь, как пожарная лошадь, у меня некому пол мыть.
— Не гони,
Карликов бросил на меня взгляд, полный надежды на заступничество, но что я мог оказать? Мне и самому, честно сказать, хотелось уйти, и я бы, пожалуй, так и сделал, если бы Карликов всерьез и искренне обиделся на грубость хозяина. Но он воспринимал это как должное, и я остался.
Хозяин между тем заложил в книгу линейку, встал с кровати и поправил подушки.
— Давно знакомы со своим провожатым? — опросил он вдруг.
— Так, немножко…
— Первый оболтус в деревне. Двадцать часов в сутки спит, остальные четыре председателю одно место лижет, а туда же — мол, коммунист.
Последнее его замечание задело прямо за сердце. То ли потому, что я — партийный работник, то ли вообще принимаю близко все, что говорят о партии и о коммунистах, но всякое подобное слово воспринимаю болезненно, точно это говорится о самом моем близком родственнике. И когда у меня есть хоть малейшая возможность встать на защиту, я делаю это с такой горячностью, что пожилые хладнокровные люди приписывают ее моей молодости: молодость, мол, что тут возьмешь! Но что я знаю о Карликове? Что могу сказать? Моя новая должность не оправдает вмешательства, если дело тут не только в словах. Мне и самому Карликов не очень-то понравился, но я не доверяю первым своим впечатлениям, а точнее сказать, не спешу брать их в расчет. Мало ли что кто-то мне не нравится, это еще не значит, что человек этот плох. Но у нас с Графом, я надеюсь, еще будет время потолковать. Пока же он предложил мне почитать свежие газеты, а сам пошел готовить ужин. Мне было не до чтения этих газет, я только поглядел, что за книгу читает Граф. «Опасные связи». Французский роман, как я понял, автора Шадерло де Лакло. Нет, не читал, не слышал. Но вот в книжном шкафу были уже знакомые книги: Горький, Чехов, Есенин в пяти маленьких томиках… Вторую полку занимали книги из серии «Жизнь замечательных людей»: Горький, Орджоникидзе, Чичерин, Лондон, Курчатов, Рутгерс… Рутгерс — кто такой? Надо потом поглядеть… На самой нижней полке я с удовольствием увидел так хорошо знакомые мне тома Ленина, «Фундамент марксистско-ленинской эстетики», «Наука и религия»… Уж не библиотекарем ли работает Граф?
В кухне шипело на сковородке мясо.
— Простите, — сказал я, — мы до сих пор не познакомились. — И я назвал себя.
— Гена, — сказал он, не оборачиваясь. — А по батюшке Петрович, но это так, к сведению. — Может быть, потому, что я как-то нерешительно замешкался, он с усмешкой добавил — А Граф — это так, прозвище.
Я заметил: пальцы у него длинные и тонкие, в золотистых волосинках, как в пуху, и у меня мелькнуло, что он не иначе, как здешний фельдшер: точно такие же пальцы были у нашего хыркасского фельдшера, и хотя самого фельдшера я уже не помню, но вот пальцы его сейчас как-то всплыли в памяти.
В сенях загремели сапоги, и в комнату по-хозяйски вошел Бардасов. Он потянул носом, сладко сощурился и даже руками потер.
— Готово у тебя, Граф?
— Скоро.
В кармане плаща у Бардасова тяжелой гирей висела бутылка водки.
— Ну как, комиссар, нравится тебе квартира? — Он сбросил сапоги
— Вот и поживете вдвоем, — говорил он, точно отдавал распоряжения. — Генка еще не скоро женится, а, Генка?
Граф молчал, мешая ложкой мясо на сковороде.
Бардасов громко и весело засмеялся.
— Один разок попытал счастья, теперь надо очухаться!..
— Найду подходящую девушку и женюсь, — сказал Граф.
— Ну что, тоже неплохо, обоим вам станет лучше: готовая еда, чистые полы, уют и ласка и все такое…
— И язык как пила, — в тон Бардасову вставил Граф.
— И это нужно временами, терпи, за красоту и потерпеть бы мог, — как-то строго и многозначительно сказал Бардасов.
— Красота — на время, а душа — навек, — смело возразил Граф. — Не с лица воду пить, говорят, и очень верно.
— Верно! Ты мастер оправдываться. Ну да черт с ними, а я вот что тебе хотел оказать, Граф, пока не забыл. Помпа сгорела на ферме, ты завтра с утра займись.
Я видел, как Граф криво усмехнулся, но, прежде чем ответить, снял крышку со сковороды, помешал мясо, высыпал с дощечки нарезанный лук и опять помешал. И только тогда сказал:
— Помпы, Яков Иванович, не по моей части. Это работа по пятому разряду, а я получаю у вас по второму. Семьдесят рублей. Уборщица в правлении больше меня получает. Кроме того, завтра у меня и без помпы много работы, да еще два акта надо составить…
— Сказано тебе: прибавим.
— Вы два месяца уже прибавить обещаете, и больше я ждать не желаю. В мехколонне я получал по триста рублей…
— Слышал, Граф, слышал! — перебил Бардасов. — На этой неделе соберем правление и решим, все, хватит об этом.
Граф снял с плитки сковородку и перенес на стол.
— А что за акты? Опять счетчики? Кто?
— Да ваши ближайшие друзья, — сказал со своей усмешкой Граф. — И так ловко научились останавливать, хоть патент на изобретение выписывай. — Он быстро взглянул на меня. — Ладно, не буду портить вам аппетит, садитесь. — Он положил возле сковородки две вилки, поставил две рюмки и буханку хлеба. — Прошу. — А сам ушел в комнату, и я слышал, как опять заскрипела сетка кровати.
— Давай, Александр Васильевич, садись, — сказал Бардасов.
Я кивнул вслед Графу.
— Нет, его и под ружьем выпить не заставишь, пусть читает, ума набирается. — Бардасов говорил громко, не таясь. — Видал, второй разряд! Он не пойдет помпу делать. Да он просто не умеет, вот и все, электрик, начинающий электрик.
Граф явно слышал, но никак не отзывался. Наверное, такая перепалка у них не первая.
Когда мы выпили «за знакомство» и стали есть мясо, Бардасов опять напустился на Графа:
— Семьдесят рублей ему мало, видишь ты, а индюшатину ест, и не подумаешь, что всего-навсего электрик второго разряда. А дом! Нет, ты погляди, комиссар, какой дом, а ведь это еще не все, еще двор у него, как у какого-нибудь помещика, а усадьба в тридцать соток. Это чего-нибудь да значит, как ты думаешь?
Правда, Бардасов ворчал необидно, устало, может, потому и не отвечал Граф. Когда мы выпили еще по рюмочке, Яков Иванович вообще замолчал, нахмурился, вяло пожевал мясо, и я в самом деле увидел перед собой смертельно уставшего человека.