Год - тринадцать месяцев
Шрифт:
— Теперь давайте по-человечески. Внимание! Пошли!
Зазвучала дивная музыка волшебных слов:
— Пожалуйста!
— Прошу вас!
— Спасибо!
— Простите!
Умеют ведь! Результат перехода: двадцать секунд, и никаких потерь, одно удовольствие. Даже со стороны приятно посмотреть на воспитанных людей.
Пропустив вперед девочек, «воспитанные люди» тихо и чинно покидают класс. Благополучно оставляем позади такой трудный участок, как лестница, но вестибюль уже нам не под силу.
— В чем дело, Вова?
Длинный
— Чья работа?
Вперед выступает Генка Воронов. По идее портфель должен был упасть вместе с ручкой. Кажется, это больше всего занимает хозяйственного Генку.
— Вытаскивай свои книги, а сумку давай мне, — приказываю я.
Генка достает из кармана ключик, привязанный цепочкой к поясу и, волнуясь, не сразу отпирает крохотный никелированный замочек. У Генки пристрастие к блестящим регалиям. Грудь его украшают постоянно меняющиеся значки, к обычному ремню прикреплена морская пряжка. От пояса в карман тянется тонкая цепочка, на ней — перочинный нож. Так и хочется процитировать: «Златая цепь на дубе том». Но я сохраняю свирепое выражение и, завладев Генкиной сумкой, обращаюсь ко всем:
— Я вам советовал бросить эту глупую затею? Советовал. А теперь будет так: кто стукнет по чужому портфелю — свой потеряет. Первый раз на неделю, потом на четверть и на год. Так что, — потрясаю я перед Генкиным носом сумкой, — получишь через неделю.
Генка покорно складывает книжки.
— Григорий Иванович, — хитро улыбается Валерка Красюк, — а ведь закон считается после голосования.
— А это вовсе не закон, а распоряжение, — после недолгой паузы ловко выкручиваюсь я.
— Так все равно, — наступает Валерка. — Вы же сами говорили, что не будете наказывать без закона.
Пользуясь моим замешательством, оппозиция усиливает свой натиск.
— Точно, Григорий Иванович!
— Генка не знал же ничего!
— Все выбивали, а Воронову отдуваться!
— Если теперь кто попадется — тогда да!
Больше всех горячится, размахивая ручкой от портфеля, сам потерпевший Вовка Радченко. Девочек тоже захватывает исход спора. И хотя они чаще всего страдают от этой варварской затеи мальчишек, сейчас единодушно стоят за амнистию Воронова.
Я протягиваю Генке его сумку и кричу:
— Да здравствует законность!
— Ура-а-а-а-а!!!
Ликующий демос покидает форум.
«Кворум» не пришел
На доске объявлений появилось приглашение сдать в учебную часть сведения об оценках за месяц.
Я составил ведомость и, схватившись за голову, углубился в
Скрепя сердце я отправился к завучу.
— Покраснела ведомость от стыда, — проговорил Василий Степанович, считая красные кружочки, которыми я обвел двойки.
— Да, — отрешенно согласился я. — Много двоечников.
Василий Степанович снял очки и грустно улыбнулся.
— Дело не в двоечниках. Дело в том, чтобы их не было. — И уже серьезно спросил: — Вы можете обстоятельно рассказать, почему не успевает эта восьмерка? Начнем, к примеру, — он надел очки и взглянул в ведомость, — начнем с Ивановой Лены.
— Ну что о ней рассказывать? Милая девочка, немножко туповатая…
— Четыре года была острая и вдруг затупилась?
— Можно подумать, что вы сторонник пресловутой теории: «Нет плохих учеников, есть плохие учителя».
— Ну, не так уж эта теория пресловута, как вам кажется. Плохих учеников действительно нет. Есть негодные методы воспитания и обучения, которые их делают плохими.
— Василий Степанович! Это же софизм! Или те же Паньковы штаны, только навыворот.
— Ах, те же… Но вы, надеюсь, не собираетесь носить штаны навыворот.
— Пока нет такой моды.
— А это разве мода — полкласса неуспевающих? По мне, троечник еще хуже двоечника. Этого хоть есть за что ухватить, а тот гладкий, как налим, — так и уйдет из школы с привычкой жить вполсилы. Ну ладно. Оставим теорию. Вы мне лучше скажите, можете ли, положа руку на эту ведомость, поклясться, что уже отлично знаете, в каких условиях живет и работает дома хотя бы эта отстающая восьмерка ваших ребят?
— Нет.
— А теперь посмотрите сюда, — он показал туго сжатый кулак. — Это отличная сила! Коллектив! Вот из чего он состоит. — Василий Степанович упруго один за другим отбрасывал пальцы. — Видите? Я знаю назначение и возможности каждого из них. Вы увлеклись сколачиванием коллектива. И школа уже почувствовала его ударную силу. Но как поживает ваш мизинчик, эта самая Лена Иванова?..
Как всегда, я покидал дружественный кабинет завуча с чувством двоечника, уразумевшего урок после дополнительных занятий.
Ходить по домам учеников я все еще не осмеливался, а вот родительское собрание провести — это дело неотложное. Пришла пора.
На другой же день я объявил ребятам о своем решении и назначил собрание на шесть часов.
Вечером я пришел пораньше и, разложив свои бумаги, еще раз повторил тезисы выступления.
В учительскую вошла маленькая круглая женщина в пестром, тесном на животе ситцевом платье. Было что-то очень знакомое в ее чернявом подвижном лице. Она тоже, казалось, узнала меня.