Год зеро
Шрифт:
В 12.10 со стороны моря долетел гудок. Швартовщики, торговцы, водители такси и хозяева кафе отделились от толпы, чтобы встретить полный туристов паром из Бриндизи.
Медея пела им. Она вся сияла и искрилась. О двух ногах, под крылами света пришла встречать своих курьеров чума.
5
ЗА ЧЕРТОЙ
Нью-Мехико.
Сентябрь. Четыре месяца спустя
Желтый школьный автобус вырвался из толпы. В подтеках яичного желтка, пятнах от пейнтбольных шариков и брызгах крови, он выглядел пришельцем из психоделического сна — машиной времени из эры Водолея. Эббот огляделся
Все места в автобусе были заняты. Молодые и старые, богатые и бедные, чудаковатые и обыкновенные — все они привыкли ощущать себя на переднем краю исследовательских битв. Отсюда, с задних сидений, Эббот разглядывал бобрики вытравленных светлых волос и проколотые уши, длинные космы, лысые макушки, похожие на тонзуры монахов, тоненькие шейки, борцовские плечи, буйные кудри «сумасшедший ученый» и дорогие химические завивки — мужские и женские. Были среди них утонченные космополиты, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. Встречались и те, кого склонность к самоанализу и природная застенчивость лишали дара речи. Некоторые обожали Баха, кто-то — Паффа Дэдди. Многие преподавали в университете или руководили лабораториями, субсидируемыми государством либо частным бизнесом. Кто-то открыл филиал и истратил десятки миллионов на свои биотехнические начинания. Большинство же составляли биологи, обычно люди более светские и основательные, чем, скажем, математики или физики, специалисты по теории элементарных частиц. Эббот считал, что причина этого — в их близости к живым существам, вне зависимости от размеров последних. В том или ином смысле, биологи управляли мирской суетой. Это не давало им соскользнуть в ирреальность.
Эббот руководил Национальной Академией наук. Недавние беспорядки бросили на него тень. Он организовал ученым короткий отдых — дал вкусить тихой жизни Юго-Запада. Ранчо Энкантадо — курорт к северу от Санта-Фе. Как-то раз здесь останавливался далай-лама: в вестибюле даже висел его снимок в ковбойской шляпе. В первые два дня слушали научные доклады, показывали фотографии и катались верхом на лошадях. Этим утром ученые встали рано, позавтракали оладьями с яичницей, сели в автобус и въехали прямо в эту ревущую и свистящую толпу, поджидавшую их на шоссе 40.
В ненависти толпы сомнений не было. Демонстранты выдерживали яйца на солнцепеке несколько дней, дав им как следует протухнуть. Сернистым газом пахло даже от полицейских, сидевших на корточках в дверном проходе автобуса. С бронежилетов похожих на черепашек-ниндзя стражей порядка обильно стекали неоновая краска и кашица гнилых продуктов, а ученые отворачивались, стараясь держаться от них подальше. Краска и гнилье — это так, озорство, думал Эббот. А вот кровь — опасная угроза. Это была человеческая кровь, по пинте собранная у радикальных анархистов. Во времена разгула СПИДа и гепатита С плескать в людей кровью — не пустые разглагольствования, а самый настоящий терроризм.
Газеты расценят это как очередную демонстрацию против генной инженерии. Завзятые сторонники мира подвергнут критике как проявление насилия, однако осудят злодеев-ученых. Шериф будет подчеркнуто сдержан, губернатор примется расточать извинения. Театр, одним словом. Эббот отлично знал работу этого механизма. Кто-то сидящий очень высоко дал команду нагнать страху божьего на видных деятелей «Генома XXI», двадцать первого симпозиума Проекта генома человека.
Эббот мысленно перебирал своих вероятных врагов. В сенате продолжается жестокая грызня из-за сокращений бюджета. На ученых смотрят как на паразитов. Выступая от имени избирателей своего округа, сенатор Джимми Роллинз из Канзаса,
— Не изводи ты себя так, — сказала соседка Эббота, на именном жетоне которой значилось: «Элис Голдинг, КУ».
«КУ», пожалуй, было чересчур скромно. Калифорнийский университет сам по себе целая империя, включающая и Лос-Аламос. Окаменевший комок жевательной резинки прилип к стене рядом с ее клетчатой юбкой. Она легонько похлопала Эббота по руке.
— Время такое, Пол.
Ее густые с проседью волосы были стянуты в толстый «конский хвост». На лице играл яркий свет низкого утреннего солнца: в его сиянии терялись морщинки от смеха в уголках глаз. На мгновение Элис сделалась лет на тридцать моложе, превратившись в ту девушку, с которой Эббот познакомился, по иронии судьбы, на бурной демонстрации против войны во Вьетнаме. Она училась тогда в Корнельском университете, он — в Массачусетском технологическом институте. Все они были полны отваги в тот день и в ту ночь.
— Это были не какие-нибудь фундаменталисты или противники абортов, — зло проворчал он. — Ты же видела их лозунги. Банда луддитов, противников прогресса: Гринпис, «Земля прежде всего», «Люди за права животных», наемники АФТ-КПП [23] . Толпа линчевателей.
— А ты ее спровоцировал, — сказала она.
— Черт возьми, Элис, они всего лишь атаковали детский школьный автобус!
— Они атаковали идею.
— Подогретые ток-шоу и таблоидной ересью и управляемые демагогами.
23
Американская федерация труда и Конгресс производственных профсоюзов. (Прим. перев.)
— Пол, согласись, — сказала она совсем тихо. — Ты разъярен, потому что твой план сработал против тебя самого.
— Какой план? — спросил он.
— Ты использовал нас. — Ее глаза сверкнули серой сталью.
Она не выносила фальши в любом проявлении, считая ее надувательством. Именно поэтому Эббот отдал Миранду под опеку Элис, которая была ходячим уроком нравственности.
— Ты провел черту на песке. Они переступили ее. Видишь, как просто. Политика. Ты так же виновен, как и они. Хотел сделать заявление, а получил пинок под зад. Мерзко все вышло. Слава богу, никто не пострадал. Эти окна, кстати, не пуленепробиваемые.
— И что, теперь мы должны спрашивать разрешения у черни, чтоб творить науку? — бушевал он. — Кто-то ведь должен отстаивать свою точку зрения, Элис. Они же нападают не на одну только генную инженерию. Все естественные науки под огнем: отсюда и сокращение финансирования, и пустые аудитории, и клевета в газетах. Мы скользим назад в средневековье. Следующий этап — сожжение книг. Или нас самих.
— Хочешь, чтоб они любили тебя?
— Ну вот еще, — фыркнул он.
— Ты мечтаешь, чтобы они ощутили чудо научного открытия, восхитились и благодарили нас. Может, в один прекрасный день так и будет. Мы подарим им новый источник энергии. Или панацею от насморка. Или вакцину от этой средиземноморской хвори. Такие события цикличны. Но ты должен быть готов к тому, что на каждое славное прилунение «Аполлона» найдется какой-нибудь Галилей и расстроит твои планы. На каждого Солка или Кюри всегда есть Дарвин, обзывающий их обезьянами. На каждого Карла Сагана или Стивена Хокинга, пытающихся просветить народные массы, есть Менгеле или Теллер, дарящие им кошмары. Просто сейчас нам не с чем себя поздравлять, вот и все. А устраивать съезд генетиков у них на заднем дворе — дорога в никуда.