Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды
Шрифт:
— Света!
Она протягивает ко мне руки, я делаю шаг вперед…
И вот мы стоим в полутемном узком коридоре и держим друг друга в объятиях. Она что-то говорит, но я не, слышу, не разбираю ее слов. Я чувствую, что лицо мое мокро, но не знаю, кто плачет: я или Светлана. Потом мы идем в какую-то комнату. Садимся на диван. Я не вижу ее лица: оно на моих коленях, — пальцы гладят ее волосы. Я молчу. Я ни о чем не спрашиваю ее. Зачем? Ведь она здесь, рядом со мной! Это и есть счастье.
Наконец
— Ты пришел, Андрей, пришел! Я знала, что ты придешь, знала…
Она плачет. Я кладу руки на ее мокрые от слез щеки.
— Не надо, Света, не надо! — говорю я. — Зачем же теперь плакать? Ведь мы вместе!
Я смотрю на ее лицо. Глаза еще полны слез, и я не могу уловить их выражения…
Она была все той же, так хорошо знакомой мне Светланой — и чем-то незнакомой, другой.
— Как я ждала тебя… все время… Боже мой, неужели я не видела тебя почти год!.. Ты похудел, повзрослел…
— Ты тоже изменилась…
— Постарела?
Она пытается улыбнуться.
— Нет, другое… Ты такая же молодая, красивая… Даже еще красивее, чем была… Вот только глаза стали другими…
— Какими?
— Не знаю… Не могу еще понять… Впрочем, это мне, наверное, только кажется…
Счастье переполняет меня. Я задыхаюсь, не могу. говорить. Целую ее глаза, лоб, волосы…
Она не плачет. Она смотрит на меня своими широко раскрытыми, сухими уже глазами и говорит:
— Прости меня, Андрей, прости за все, что я сделала.
— Ах, Света, не будем об этом! Лучше скажи мне: как ты жила все это время? С кем ты? Живешь с родителями?
— Нет, нет, тут никого нет, я одна! — поспешно сказала она.
В этой поспешности мне почудился испуг, — наверное, она хотела успокоить меня, рассеять мои подозрения.
— Тебя не было все это время, — продолжала Светлана, — ты не писал мне, ты даже не написал мне после того, как получил то письмо… я знаю, ты прочел его. А мне, мне все казалось, что мы с тобой… вместе… никогда не расставались… Как я люблю тебя!
Каждое ее слово было для меня радостью.
— Я тоже был всегда с тобой, — сказал я, — и как это странно, как это нелепо, глупо, что мы расстались тогда, потеряли друг друга… Разве мы можем расстаться?
— Нет, нет, нет! — воскликнула она и притянула меня к себе.
Я целовал ее, гладил ее волосы и говорил:
— Теперь я уже не отпущу тебя… ты уедешь со мной… Мы поедем вместе… Там у нас все изменилось… И туннель скоро будет готов. А в твоей комнате живет сейчас Трифонов. Ты помнишь его?
Мои глаза уже привыкли к полумраку этой комнаты. Светлана так и не зажигала свет, но он проникал в окно от уличного фонаря, и я уже видел здесь все: стулья,
И вдруг я увидел на дальнем углу письменного стола портрет. И мне показалось… Нет, наверное это мне только показалось. Я потянулся к столу, чтобы разглядеть портрет, но в тот же момент Светлана закрыла мое лицо своими горячими руками.
— Я хочу, чтобы ты смотрел на меня, только на меня, — зашептала она, — ты не видел меня почти год…
Она снова обнимала меня, целовала мои глаза… Но я должен, я должен был разглядеть этот портрет!
Я тихо, стараясь не обидеть, отстранил Светлану, встал и подошел к столу. Полуосвещенный светом уличного фонаря, Николай Николаевич Крамов в военной форме принимал орден из рук генерала. Это была хорошо знакомая мне фотография.
— Не смотри, не надо! — испуганно крикнула за моей спиной Светлана, вырвала карточку из моих рук и отбросила ее.
— Он подарил это тебе? — едва выговаривая слова, спросил я.
Она молчала. Потом ответила неестественно тихо:
— Он мой муж.
Будто кто-то резко ударил меня, толкнул в спину, и я поднял руку, чтобы защититься.
Все стало на свои места. Я видел все ясно: плачущую Светлану, стол, тот самый портрет, диван, корешок каждой книги, стоящей на полке. Внезапно я ощутил спокойствие, какое-то полное безразличие к тому, что окружало меня.
— Андрей, милый, — шептала Светлана, — я не люблю его… никогда не любила… Я просто не знала, что мне делать… Я люблю только тебя… Прошу тебя, не будем думать о нем, ведь его нет.
— Он в командировке, наверное… я понимаю.
— Тогда я уехала не с ним! Но он шел за мной, как тень. Он преследовал меня. Я устала от этой борьбы с тобой, с ним, с собой. Я устала быть одна…
Ожесточение поднималось во мне. Я чувствовал: сейчас оно достигнет сердца.
— Нет в тебе жалости, — устало и безнадежно сказала Светлана.
Вот теперь это достигло и сердца.
— Да, во мне нет жалости, — сказал я. — Подумать только, ведь я чуть было…
Она сидела на диване и смотрела на меня своими большими, красивыми глазами. В них уже не было слез, и я подумал о том, как быстро они высохли.
И вдруг, глядя в широко раскрытые глаза Светланы, я понял, в чем именно изменилась она за эти полтора года. Конечно, дело было в глазах! Тогда, раньше, в них что-то горело, светилось… А сейчас в них не было души. Они стали пустыми.
Я ощутил страшную усталость. Меня уже не было здесь, в этой комнате. Я был далеко отсюда. Далекие северные горы проплыли перед моими глазами.
— Ты уходишь? — услышал я за спиной. Я не обернулся.
13